Собиратель автографов

И вот ты вышел из отеля и стоишь, поеживаясь на холодном ветру, жалкий пьяница. Ну и что дальше? Час ночи. Почему-то со всех сторон летят огромные белые мухи. Хотя по пятнадцатому каналу показывали конец лета и листья только-только начали желтеть. Наконец догадливый швейцар все понял и поймал для тебя такси.

В родном городе вечером едешь себе в такси и думаешь о своем. В чужом это единственное в своем роде путешествие. В потемках не поглазеешь по сторонам. Пока катишь по самому дну города, ничего не видишь, кроме смутных контуров впереди. Непрерывной лентой тянутся уличные фонари. Такси мчат по темному городу, как кровь по сосудам, разнося подвыпивших по барам. Сам себе удивляешься, что все это затеял. Хани говорила, что от него всего можно ждать, — она знает всех этих Собирателей как облупленных. Чего у них не отнимешь, так это того, что они легки на подъем.

Он подался вперед и попросил водителя по имени Кричек Гарри отвезти его на площадь, известную своими музеями и проститутками[88]. Название, как сперва показалось Алексу, говорило само за себя. Чего там только не было! На вершине одной башни даже отсчитывали время до некоей нулевой даты внушительного размера электронные часы. Но что за дата — в подпитии не сообразишь[89]. Двери музеев иногда открывались, пропуская посетителей. Искусство Византии, скульптура Возрождения, рыцарские доспехи средневековой Франции. Не город, а сплошной праздник культуры — двести с лишним музеев, то и дело открываются новые. Однако люди не спешили в них и толпились на улице, где неумолимо отсчитывали минуты их жизни циферки часов. По гигантскому табло у края небоскреба бежала лента новостей, но прохожие увлеченно поглощали попкорн. Где-то умер какой-то президент? Ну и что с того?

Боязливым светящимся снежинкам на мокрой земле сразу приходил конец. Четверо темнокожих молодых людей вещали с импровизированной трибуны о перевоплощении душ. Реклама сверкала, двигалась, говорила и выплескивалась из самой себя. Белая киска размером с мамонта по-мультяшному резко лакала молоко из миски. Нет слов какая симпатяшка — так бы и взял ее к себе домой. Дни музеев были сочтены. Щекастая рыжая шлюха вдруг выбежала на мостовую, и такси затормозило в дюйме от ее задницы. Она выказала на международном языке жестов свое презрение (вытянутый вверх средний палец) и направилась к выставке рисунка Древнего Китая.

— Тут особенно не покатаешься, — бросил через плечо Кричек. — Много прохожих. Толстозадых.

— Тогда в Рёблинг, — велел Алекс, но Кричек со смехом остановил машину. Они поехали дальше только после того, как Алекс заплатил двадцать долларов.

Скоро такси понеслось над водой по мосту.

3

Ему приходили в голову только фразы, предназначенные для весьма юных особ: «Не мог уехать, не увидев тебя еще раз», «Нам надо поговорить». Поэтому он лишь стоял на пороге с разинутым ртом. Но и с ее стороны никаких звуков не последовало, только шелест шелкового халата, когда она жестом пригласила его следовать за собой и они шли в гостиную. Там она достала с верхней полки буфета карманные часы и подняла их на ладони, как птенца:

— Своеобразное ты выбрал время, чтобы нанести визит леди. Впрочем, может, я не из высшего света.

Алекс повел глазами, пытаясь восстановить фокус:

— А Макса здесь нет? Ты меня не выкинешь?

— Фу! Говоришь так, будто я какая-то природная стихия.

— Думаю, так оно и есть, — выговорил он прерывающимся голосом.

Ему пришлось скинуть мокрые насквозь башмаки, чтобы не сойти с ума. Ноги у него подогнулись, и он рухнул в кресло. Она села напротив. Минута прошла в молчании. Алекс непроизвольно прислонился затылком к стене, закрыл глаза, а рот его, наоборот, раскрылся. Она взяла в руки его ногу, сняла носок и начала массировать подъем.

— Нет, — промурлыкала она, — ты ошибаешься: природа — fascista[90], дикая и агрессивная. Я же совсем другая. Такие, как я, при естественном отборе не выживают. Полагаю, что веду себя вполне миролюбиво, когда в мое гнездышко на ночь глядя наведываются нежданные гости.

Алекс разлепил глаза:

— Это моя нога. А сколько времени? Боже, прости… — Он убрал свою ногу, и ее руки повисли в воздухе. — Я немного перебрал. Не надо было…

— О… — лукаво промолвила Китти, — понимаю-понимаю. Ты пришел сюда не ноги массировать, а по зову сердца.

Дверь в спальню распахнулась, и на пол лег желтый клин света — светящаяся дорожка для резвоногого зверька, шустрого и переполненного чувствами, который через мгновение часто-часто дышал рядом с ними.

Китти повернулась на своем вращающемся стуле и раскрыла объятия.

— Люсия, посмотри, кто к нам пришел! Ох, Люсия, Лулу, Ло-Ло, радость моя, мы тебя разбудили. Но посмотри, как ты и ей нравишься, — возьми ее и подари немножко внимания. Люсия, проститутка такая! Сама не своя приласкаться. Ты только посмотри, как скачет!