Собиратель рая

– Видел, помню: шапочка такая спортивная навроде лыжной, в синюю полоску. У меня в детстве похожая была.

– А ты заметил, как она у него надета?

– Да обыкновенно… Натянута на его лысый череп, и всё.

– А вот и нет! Ничего ты не заметил! – Один глаз Боцмана сощурился от проницательности. – Она надета так, что левое ухо его к голове прижато, а правое оттопыривается и заворачивается трубочкой. А ты говоришь, обыкновенно! Не-е-ет, у него всё не просто так! Ничто не случайно!

– Что-то ты, по-моему, усложняешь. Зачем ему это нужно – специально так шапку носить?

– Зачем? А вот зачем! Будь она просто на оба уха натянута, была бы обычная старая шапка, которая у каждого второго в кладовке валяется, если руки не дошли выбросить, а так она сразу единственной и неповторимой становится, ни у кого больше такой нет, чтобы ухо трубочкой заворачивала! Наверняка сейчас не меньше полусотни человек в Москве ломают себе голову: Король пришел на рынок в лыжной шапке, оттопыривающей одно ухо, что бы это значило? Может, и им теперь так носить? А за этой полусотней, глядишь, не одна тысяча еще подтянется…

– Сдается мне, преувеличиваешь ты, Боцман. Хотя… Он мне, помнится, сам как-то говорил, что человек – это случайная коллекция чего попало, что за жизнь встретилось, а правильная коллекция отменяет случайность.

– Вот! А я тебе о чем! Он же коллекционер до мозга костей, как в нем хоть что-то может быть случайным? Это мы с тобой, дилетанты, себя из того, что нам наше время подсовывает, наугад собираем, а у него всё продумано, каждая вещичка на своем месте! Но главная разница даже не в этом, главная разница в том, что мы наше случайное собрание за самих себя принимаем, срастаемся с ним так, что без него нас будто бы и нет, а он и не думал! Поэтому он сегодня может такой быть, а завтра другой, сегодня он стиляга в туфлях на манной каше, завтра хипан в клешеных джинсах, а послезавтра, глядишь, кадровый офицер во френче. Согласись, Карандаш, ты ж его сам и таким, и этаким видел. Поэтому-то ему всё здешнее – как с гуся вода…

Боцман достал из-за пазухи фляжку с коньяком и щедро налил себе в чашку. Теперь в ней был уже не кофе с коньяком, а коньяк с кофе. Это не прошло незамеченным для мявшегося у стойки Дим Димыча, который посасывал незажженную трубку, пристально осматривавая небольшой зал кафе “На рогах” сквозь круглые стекла своих очочков. Ловко пройдя между столиками, он подсел к Карандашу с Боцманом.

– О чем у вас тут речь? О коллекциях? А я вам одну историю расскажу… Ты мне только плесни для согрева, а то продрог я за день. – Дим Димыч достал из кармана пластиковый стаканчик. – Смелей давай лей, не стесняйся! Вот, это другое дело. – Одним глотком, как водку, он опрокинул коньяк и сразу размяк, откинулся на спинку стула, сделавшись вальяжным и довольным. – История, короче, такая. Один студент марки собирал. Собирал-собирал, пока миллион не набрал. А как увидел, что миллион накопил, лег на них и застрелился. Хопля! – Дим Димыч шлепнул себя ладонью по колену. – Вот и вся история! У классика, между прочим, вычитал. Классиков нужно читать, неучи… Ну, плесни еще на ход ноги, и пойду я, некогда мне тут с вами…

На выходе Дим Димыч разминулся со входящим в кафе Королем. На том действительно была лыжная шапка в синюю полоску, под которой одно ухо заворачивалось трубочкой, но не правое, а левое. Это открытие так потрясло Боцмана, что он поперхнулся своим коньячным кофе, его щеки надулись, глаза выпучились, Карандашу пришлось стучать его по спине, чтоб не задохнулся: всё было, похоже, еще более непросто, чем он предполагал. Неопределенно улыбаясь Карандашу с Боцманом, а может, и всем остальным, кто был в кафе “На рогах”, Король стянул с головы шапку и, прежде чем засунуть в карман, помахал ею в воздухе, стряхивая снег – на улице был сильный снегопад.

4.