Собиратель рая

Лерина веселость улетучилась, она повела плечами, словно почувствовала сквозняк, обняла себя обеими руками.

– Просто у вас тут: был человек – и нету. Торговал себе книжками, никого не трогал, а его – машиной… Так я и думала, что приеду – многих не застану. Было такое чувство… Хорошо, хоть вы целы. – Она подняла глаза от стола на Карандаша с Королем.

– Нам-то что сделается, – сказал Карандаш. – Пока стариков очередь умирать. Они нас, по сути, от смерти заслоняют. Сейчас их черед, потом, когда они кончатся, наш настанет. Но еще есть они, еще копошатся на блошинке, приторговывают по мелочи…

Против воли он оглянулся на Марину Львовну, и она, поймав взгляд Карандаша, немедленно закивала, подтверждая его слова.

– А эта тетка в малиновом парике… как ее? Которая бюстиками торговала… Она-то жива? – неуверенно спросила Лера. – А то ведь она уже Бога видела. Помнишь, рассказывала?

– Матвеевна? Живее всех живых, – ответил Король. – Она баба железная, еще нас переживет. Сто раз еще Бога увидит, прежде чем с ним встретится.

Матвеевна, громоздкая широкоплечая старуха, продавала в основном ношеные вещи, но среди завалов шмотья на ее прилавке стояли бюстики классиков: поэтов, писателей, композиторов. Были там Пушкин с Лермонтовым, Толстой с Горьким, Чайковский, Верди и еще с десяток других. Однажды, поняв, что люди интересуют Карандаша больше, чем вещи, Король предложил познакомить его и бывшую с ними в тот день Леру с самыми причудливыми завсегдатаями блошинки. Матвеевна попалась им первой. День был серым, пасмурным, с неба то и дело начинал падать мокрый снег, и Матвеевна позаботилась о некоторых, очевидно, наиболее дорогих ее сердцу классиках, накрыв кого шарфом, кого платком. На Льва Толстого была надета шерстяная варежка, на Пушкина – дырявый носок, но тщательнее всех были укутаны от непогоды Ленин и Сталин: Ленин – в лыжную шапочку и красно-синий шарф ЦСКА, Сталин – в махровый платок и вязаную шапочку с большим помпоном, натянутую до усов, по которым только и можно было его узнать. В заботах о классиках и вождях Матвеевна совсем забыла о себе, и ее малиновый парик потемнел под мокрым снегом, слипся и стал похож на воронье гнездо, растерзанное ветром.

– Расскажи, Матвеевна, как ты Бога видела, – попросил Король. – Ты мне на прошлой неделе говорила. С тех пор больше не приходил?

– Нет, пока не приходил. А тогда очень ясно мне приснился, – с готовностью сообщила Матвеевна. – Вот как тебя его видела. С такими длинными волосами до плеч… как певец этот… как его зовут?

Большие водянистые глаза на желтом жеваном лице заметались, ища подсказки.

– Как же его? Он еще поет это… ты моей никогда не бу-у-удешь, – пропела она сиплым голосом.

– Маликов, – подсказала Лера.

– Во, точно, Маликов. Но я наверняка знала, что это был Бог, даже никаких сомнений у меня на этот счет не было.

– И что он тебе сказал?

– Ничего не сказал. Это я ему сказала: возьми меня к себе, устала я уже. А он ничего не сказал, посмотрел немного, повернулся и ушел. Теперь жду, когда снова придет, опять к нему проситься буду.

– Разве тебе здесь так уж плохо живется? Чего тебе не хватает? Пенсию, небось, получаешь, да еще и на рынке, глядишь, монету-другую заработаешь.

– Здесь жить можно. – Матвеевна поглядела искоса и хитровато улыбнулась. – Но там-то лучше.

– Откуда ж ты знаешь, что там лучше?

Она пожала плечами с таким видом, будто это каждому известно, даже спрашивать об этом смешно.

– Хочешь, вон у Валерьяна поинтересуйся, он тебе всё про то, как там, расскажет.

Валерьяном она звала Валерия Васильевича, пыльного белесого старика, продававшего запчасти к сантехнике и попеременно видевшего во сне то рай, то ад. С ним Карандаш и Лера тоже познакомились благодаря Королю в тот пасмурный день. Они еще не успели его ни о чем спросить, как Валерьян приступил без предисловия к описанию открывшегося ему устройства рая.

– Мне было показано, что небо, ребятки, оно не едино, а состоит из двух царств: царства духовного и царства небесного. И в каждом, ребятки, живут свои ангелы, между собой сообщения не имеющие. Ангелы небесного царства намного выше ангелов духовного царства, ну примерно как генерал выше лейтенанта… Я вот до лейтенанта дослужился, значит, на том свете мне выше царства духовного не подняться. Там ведь всё как здесь, только лучше, конечно, гораздо лучше…

Говорил он торопливо, иногда заборматываясь, теряя нить, и тогда несколько секунд беззвучно шевелил губами, вспоминая, что хотел сказать. Его левая рука, заметно дрожавшая в такт словам, начинала в эти моменты трястись еще сильнее, будто нетерпеливо подгоняла забуксовавшую мысль: давай, соображай быстрее!