Собиратель рая

Карандаш наблюдал за этой борьбой, отхлебывая пиво, а когда она переместилась с опасной зоны улицы на тротуар, стал смотреть вслед удаляющимся друзьям сквозь бокал, в чьей медовой желтизне Лера и болтающийся в ее руках Король быстро уменьшались, словно на ходу превращались в воспоминание. После того как они совсем исчезли из вида, он перевел взгляд сквозь бокал на стену у окна, сплошь завешенную афишами гастролировавших в Нью-Йорке русских артистов. Были там Пугачева, Кобзон, еще какие-то знакомые и полузнакомые лица. С пьяным наслаждением рассматривал Карандаш, как искажаются, расползаясь в изгибах стекла, их черты, как съезжает на щеку, изгибаясь червяком, улыбка какого-то длинноволосого красавца. Как же его зовут? (Имя на афише было заклеено другой, более свежей.) И только когда улыбка длинноволосого превратилась в зловещую ухмылку, скривившую лицо саркастической гримасой, Карандаш вспомнил, что зовут его вроде бы Маликов. Да-да, Дмитрий Маликов, был, кажется, такой, а может, и сейчас есть. Ну и ладно, ему-то что за дело? Просто Карандаш, как и Король, терпеть не мог забывать. Допил свое пиво, расплатился (пришлось заплатить за троих) и пошел домой.

Колин уже был дома, и Карандаш рассказал ему, что Лера отправилась провожать их перебравшего друга, он живет недалеко от ресторана, где они сидели, так что скоро она наверняка подойдет. Через час, максимум полтора.

Но прошло полтора, два, два с половиной часа, а Лера не вернулась. Через три часа она позвонила, трубку снял Карандаш. Она сказала, что говорит из больницы.

– Что случилось? Что-то с Королем?

– Да…

– Что с ним? Жив?

– Жив, жив. Приеду, расскажу. Все бумаги мы здесь уже оформили, скоро я буду. Успокой там моего, чтобы не нервничал.

Карандаш решил, что Лера отпустила Короля или он вырвался от нее сам, упал и разбился, но всё оказалось хуже. Уже подходя к дому, они столкнулись с большой компанией уличной шпаны.