Собиратель рая

День был пасмурным и влажным, с низким серым небом, отражающимся в больших лужах, но теплым – то ли конец весны, то ли начало лета, когда всё еще выглядит совсем свежим, будто только что возникшим: и зелень на деревьях по обе стороны бульвара, по которому он шел, и едва пробившаяся трава. Идти было легко, Кирилл делал большие шаги, перемахивая лужи, а иногда перепрыгивал их, не совершая при этом ни малейших усилий, как если бы одной мысли “лужа!” было достаточно, чтобы перенестись через нее. Эта избыточная легкость была слегка подозрительной, но Кирилл не обращал на нее внимания, занятый рассматриванием встречных: все они были одеты по-летнему, в рубашках с открытыми воротниками или футболках, пока мимо не проехал трамвай и краем глаза он не успел заметить в его стеклянных дверях свое отражение: на нем не было совсем ничего. Ах, черт, как же это он так оплошал, подумал Кирилл, конечно, сейчас тепло, он не мерзнет, но хоть шорты-то надо было надеть. Он стал прикрываться на ходу кожаной папкой, перекладывая ее из одной руки в другую в зависимости от того, с какой стороны приближались прохожие. Утешало то, что они не обращали на него особого внимания, видимо, принимали за спортсмена, но он понимал, что никто из них просто не всмотрелся в него как следует: что это за спортсмен, прижимающий папку для бумаг к причинному месту?! Стоит хоть кому-то из встречных вглядеться в него повнимательнее, и он мгновенно будет разоблачен. Теперь Кирилл старался отводить от людей взгляд, как будто, пока он на них не смотрит, они его тоже не видят, но, как назло, то и дело встречался с ними глазами и уже не мог отвернуться. Еще неприятнее было то, что, стоило ему закрыться папкой с одной стороны, как с другой подворачивалось окно или витрина, где он сам видел свое голое, длинное, нелепое тело, перетекающее, змеясь, с одной отражающей плоскости на другую. Проезжавшие машины, автобусы, трамваи увозили его на своих стеклах и в зеркалах заднего вида, и ничего с этим было не поделать. Где-то у него за спиной выглянуло солнце, и встречные надели темные очки, в которых он тоже отражался изогнуто и искаженно, как в комнате смеха. Но ему-то было не до смеха! Нужно как можно скорее уйти с этого людного бульвара и переулками вернуться домой. Кирилл свернул в боковую улицу, но она оказалась еще более многолюдной, чем бульвар, потому что вела к метро. Спускаясь на станцию, он почувствовал облегчение: в метро было столько народу, что никому, кажется, не было до него дела. Здесь все спешили, обгоняли друг друга, толкались, стремясь протиснуться в вагон, а внутри вагона было так набито, что Кирилл был в полной безопасности: никто не смог бы разглядеть его здесь, даже если б очень захотел. Плотно окруженный со всех сторон поглощенными своими мыслями хмурыми людьми, едущими не то с работы, не то на работу, Кирилл наконец передохнул, немного успокоился и тут только догадался, что от разоблачения его защищают не эти люди, а то, что он спит. Пока длится сон, ему ничто не угрожает, но как только он закончится, укрыться будет некуда и нечем. И едва он это осознал, сон стал мелеть, истончаться, распадаться на части, охвативший Кирилла ужас перед пробуждением и был силой, рвущей сон на куски. Вместе с другими пассажирами его вынесло из вагона, и на эскалаторе, несущем его мимо уплывающих вниз тусклых ламп, он понял, что ни остановить эту ползущую лестницу, ни изменить направление ее движения, ни сойти с нее уже невозможно. Там, наверху, куда она его везет, его ждет окончательное пробуждение, а с ним и разоблачение. Оно неизбежно.

После смерти Короля его коллекции разошлись между членами свиты и другими заинтересованными лицами. В суматохе дележа Карандашу досталось пять чемоданов с королевским барахлом, которые он сперва отвез к себе, а затем стал думать, для чего они ему и что с ними делать. После того как попытки продать чемоданы оптом ни к чему не привели и знакомые работники театральных мастерских, порывшись в них, почти ничего не взяли, сказав, что рухлядь им и так девать некуда, Карандаш не придумал ничего другого, как арендовать место на барахолке и выложить содержимое королевских чемоданов на продажу.