Собиратель ракушек

Через два дня Уорд, еще не уверенный в том, правильно ли поступает, появился вечером у дома ее родителей. Девушку звали Найма; ее немногословные, вполне состоятельные родители выращивали на продажу чай; они владели небольшим хозяйством над бобовыми полями и банановыми пальмами (четыре акра чайных плантаций, трехкомнатный дом и застекленная теплица-школка для выгонки сеянцев) высоко в скалистых, поросших лесом Усамбарских горах к югу от Килиманджаро и к западу от Индийского океана, на последнем уцелевшем островке тропических лесов, некогда покрывавших всю территорию от побережья Западной Африки до Танзании.

За теплицей, в гряде эвкалиптов стрекотала саранча; над головой мерцали первые звезды. Весь кузов пикапа был уставлен корзинами цветов; среди них были гибискус, лантана, жимолость – других названий он не знал.

Ее родители встречали его на пороге. Найма несколько раз обошла вокруг пикапа. Наконец она протянула руку, сорвала похожий на ромашку цветок, пристроила его за ухом и спросила: догонишь?

Что? – не понял Уорд.

Но она уже пустилась наутек и, обогнув чайную теплицу, скрылась за деревьями. Уорд покосился на ее родителей, которые с невозмутимым видом стояли в дверях, и побежал ей вдогонку. Под пологом леса тьма стала еще гуще; на дорожке топорщились узловатые корни, деревья стегали его ветвями. В какой-то миг Уорд разглядел, как она перепрыгивает через валежник и огибает молодые деревца. Потом она пропала из виду. Тьма стала непроглядной. Он упал раз, другой. Добежал до развилки, затем до следующей; дорожки ветвились, подобно артериям, расходящимся от центральных стволов, распадались на сотни мелких троп, а он понятия не имел, по какой из них она могла убежать. Прислушался, но уловил только жужжание насекомых, лягушачьи серенады и шум листвы.

В конце концов он тем же путем повернул назад. Помог ее матери натаскать воды из ручья; выпил с ее отцом чаю у тлеющих угольков костра. Найма все не приходила. Ее отец, поднеся к губам чашку, только пожал плечами. Бывает, она до полночи пропадает, сказал он. Вернется. Она всегда возвращается. А удерживать нельзя – обидится. Тут мать Наймы добавила, что дочка уже взрослая – пусть делает, как знает.

Не дождавшись ее возвращения, он ушел. До отеля было два часа тряски по рытвинам, и все это время у него перед глазами маячила картина: девушка, вцепившаяся в капот, вздутые жилы у нее под кожей, и напряженные пальцы, и гулкий стук сердца. Через два вечера он приехал туда вновь, а потом еще, такое же время спустя.

Всякий раз он привозил какой-нибудь подарок: то окаменелый трилобит на золотой цепочке, то набор пурпурных кристаллов в деревянном футляре. Найма с улыбкой разглядывала подарок на свету или прижимала к щеке. Говорила спасибо. Уорд опускал глаза и бормотал в ответ: совершенно не за что.

За ужином он рассказывал о родном Огайо, о сверкающих на солнце небоскребах, о шеренгах городских домов, о музейной коллекции бабочек. Найма слушала с живым интересом, подавшись немного вперед и положив ладони на стол.

Засыпала его вопросами: «Какая там земля?», «Какие звери водятся?», «А ты видел торнадо?». Уорд на ходу сочинял полуправдивую естественную историю Огайо: как на обширных равнинах бились не на жизнь, а на смерть динозавры; как над низкими деревьями летали стаи доисторических гусей. Но не мог найти слов, чтобы заговорить о сокровенном: как в тот день, на дороге, дикий ее облик не только испугал его, но и взволновал. Как душными ночами, лежа в поту под противомоскитной сеткой, он без конца повторяет имя Наймы, словно заклинание, способное перенести ее к нему в номер.

С наступлением темноты она неизменно убегала в лес, где исчезала в лабиринте тропинок, подбивая Уорда помериться скоростью. Он спотыкался о валуны и разбивал в кровь руки, падал в кусты терновника, вырывая клочья из рубашки, но с каждым разом углублялся чуть дальше в лес. Уходил он все позже и позже, а до этого помогал ее отцу ухаживать за чайными сеянцами в застекленной школке или в учтивом, неловком молчании сидел за столом с ее матерью. Ему ни разу не удалось дождаться возвращения Наймы; по тряской дороге он ехал к югу, в гостиницу города Танга, и видел, как небо над горами золотит утренняя заря.

Так пролетели декабрь, январь и февраль. Уорду удалось собрать воедино останки доисторической птицы – изящные, размером с иголку, косточки, вдавленные в глыбу известняка; с этим трофеем его ждали в Огайо. На первое марта уже был куплен авиабилет, но Уорд его сдал, выпросив у начальства двухнедельный отпуск и комнату в Корогве, небольшом городке, ютившемся среди гор вблизи родительского дома Наймы. В течение двух недель он каждый день форсировал реку и ехал на север по грязному горбатому лабиринту, который обрывался у ее дома.