Собиратели ракушек

— Если бы мама не хотела, чтобы они остались у тебя, она не стала бы их тебе дарить, — улыбнулась Оливия. — Ты могла бы и не говорить мне о них, потому что я про это уже знала. Мама написала мне по этому поводу письмо.

Антония удивилась:

— Интересно, зачем?

— Думаю, она беспокоилась о тебе и твоем добром имени. Она не хотела, чтобы кто-нибудь обвинил тебя в том, что ты украла их из ее шкатулки.

— Тем более странно! Ведь она могла сказать тебе об этом когда угодно.

— О таких вещах лучше сообщать письменно.

— Ты что, думаешь, у нее было предчувствие? Думаешь, она знала, что умрет?

— Мы все знаем, что когда-нибудь умрем.

Преподобный Томас Тиллингэм, викарий церкви в Темпл-Пудли, пришел на следующее утро в одиннадцать. Оливии не хотелось думать об этой встрече. Ей редко приходилось иметь дело со священниками, и она не была уверена, что найдет с ним общий язык. Она готовилась к любым неожиданностям, а это было нелегко, потому что ей трудно было представить себе, что он за человек. Скорее всего, пожилой, худой и бледный, с тонким голосом и старомодными взглядами. А может быть, наоборот, молодой, проповедующий необходимость сделать религию более современной, призывающий своих прихожан здороваться за руку и распевать новомодные бравурные песнопения под аккомпанемент местной поп-группы. Оба варианта казались Оливии пугающими. Но более всего она боялась, что викарий предложит ей встать на колени и помолиться вместе с ним. Она решила, что, если возникнет эта чудовищная ситуация, она притворится, что у нее болит голова, и уйдет из комнаты, сославшись на плохое самочувствие.

Но все ее страхи, к счастью, оказались напрасными. Мистер Тиллингэм был не молодой и не старый, очень простой и симпатичный человек средних лет; на нем был твидовый пиджак и высокий жесткий воротник, какой носят священники. Оливия сразу поняла, почему Пенелопа приглашала его к обеду. Встретив его у дверей, она вдруг повела его в оранжерею, самую веселую комнату в доме. Этот неожиданный выбор места оказался весьма удачным, ибо там легко завязался разговор о цветах и о саде, и они самым естественным образом перешли к обсуждению главного.

— Мы все будем очень скучать по миссис Килинг, — сказал мистер Тиллингэм. Слова его прозвучали искренне, и Оливия довольно легко поверила, что он говорит не о вкусных обедах, на которые Пенелопа никогда уже не сможет его пригласить. — Она была необычайно добрая женщина и очень хорошо вписалась в жизнь нашей деревни, даже привнесла в нее какую-то изюминку.

— То же самое говорил мне и мистер Бедуэй. Он такой милый и внимательный. Он очень помог мне, ведь мне никогда еще не приходилось сталкиваться с похоронами. Вернее, устраивать их. Миссис Плэкетт и мистер Бедуэй очень мне помогли.

В это время, легка на помине, вошла миссис Плэкетт, неся в руках поднос с двумя кружками кофе и тарелку с сухим печеньем. Мистер Тиллингэм щедрой рукой положил в свою кружку сахар и приступил к делу. Они обсудили все довольно быстро. Похороны Пенелопы должны были состояться в субботу, в три часа. Они решили, какой будет служба, и заговорили о музыке.

— Моя жена играет на органе, — сказал мистер Тиллингэм. — Если хотите, она с удовольствием поиграет во время службы.

— Я буду очень рада. Но мне не хотелось, чтобы была скорбная музыка. Пусть будет знакомая всем красивая мелодия. На ее усмотрение.

— А как насчет гимнов?

Они выбрали гимн.

— А кто будет читать отрывок из Священного Писания?

Оливия помолчала в нерешительности.

— Я уже сказала, мистер Тиллингэм, что никогда этим не занималась. Может быть, вы сами решите это?

— Может быть, ваш брат захочет читать Священное Писание?

Оливия сказала, что вряд ли, она почти уверена, что не захочет.

Мистер Тиллингэм упомянул еще кое-какие мелочи, и они быстро обо всем договорились. Выпив кофе, он поднялся из-за стола. Оливия пошла проводить его через кухню к входной двери, где на посыпанной гравием дорожке стоял его потрепанный «рено».

— До свидания, мисс Килинг.

— Всего хорошего, мистер Тиллингэм. — Они обменялись рукопожатием. — Вы были очень добры. — Он улыбнулся, и его улыбка неожиданно оказалась теплой и обаятельной. До этой минуты он ни разу не улыбнулся, и сейчас его заурядные, ничем не примечательные черты так преобразились, что Оливия перестала видеть в нем только священнослужителя и вдруг решилась задать вопрос, который не шел у нее из головы с тех пор, как Тиллингэм переступил порог дома. — Я, право же, не совсем понимаю, почему вы были так добры ко мне. Ведь мы знаем, что мама не часто заглядывала в церковь. Ее трудно назвать религиозной. И она не верила в воскресение и загробную жизнь.

— Я это знаю. Мы как-то говорили об этом, но каждый остался при своем мнении.

— Я даже не уверена, что она верила в Бога.

Мистер Тиллингэм, все еще улыбаясь, покачал головой и протянул руку, чтобы открыть дверцу машины.

— Из-за этого не стоит волноваться. Возможно, она и не верила в Бога, но, я уверен, Бог верил в нее.