Собиратели ракушек

— Было очень здорово, — сказал он. — Нужно съездить туда еще разок.

— Обязательно. Как-нибудь съездим. Спасибо тебе.

Родди барабанил ногтями по рулевому колесу.

— Ну как ты себя чувствуешь?

— Порядок.

— Боишься?

— Не очень. Просто смотрю на все трезво. Если уж мне суждено прожить с этой болезнью до конца жизни, то так тому и быть.

— Кто знает. — Зажегся зеленый свет. Машина двинулась вперед. — Может быть, тебя ждут хорошие новости.

— Не думаю. Я рассчитываю на худшее и верю, что справлюсь.

— Что бы там ни было… что бы они там ни обнаружили… ты ведь не сдашься, не повесишь носа? А если уж все будет плохо, не держи это в себе. Помни, я всегда рядом и готов тебя выслушать, если тебе надо будет с кем-то поделиться.

— А навещать меня в больнице тоже будешь?

— Не сомневайся, дружище. У меня всегда была слабость к хорошеньким сестричкам. Я буду приносить тебе виноград и съедать его сам.

Куинсферри-роуд; старый мост Дин. Они уже выехали на широкие магистрали и двигались между рядами хорошо спланированных жилых домов Нового города. Чисто вымытые, освещенные солнцем стены домов были медового цвета. В парке Морей-плейс деревья стояли в зеленой дымке свежих, только что распустившихся листочков, а ветки стоящих в цвету вишен поникли под тяжестью соцветий.

Вот наконец и улица Хириот-роу, и высокий узкий дом, где жил Данус. Родди остановил машину у тротуара и выключил мотор. Они вышли, выгрузили из багажника пожитки Дануса, в том числе корзину с драгоценной рыбиной, и внесли все на крыльцо.

— Ну вот и все, — сказал Родди, стоя в нерешительности, как будто ему не хотелось расставаться со старым другом. — Хочешь, зайду с тобой в дом?

— Нет, — ответил Данус. — Все будет хорошо.

— Позвони мне вечером.

— Договорились.

— Пока, старина. — Родди дружески хлопнул его по плечу.

— Все было очень здорово.

— Удачи тебе.

Он сел в машину и уехал. Данус посмотрел ему вслед, а потом, порывшись в карманах джинсов, вытащил ключ и отпер тяжелую, выкрашенную в черный цвет дверь. Она открывалась вовнутрь. Он увидел знакомую прихожую, красивую витую лестницу, ведущую наверх.

Всюду были чистота и порядок, тишину нарушало лишь тиканье высоких напольных часов, когда-то принадлежавших его деду. Ухоженная полированная мебель блестела, а на низком шкафчике рядом с телефоном стояла ваза с гиацинтами, источавшими сильный чувственный запах.

Данус в нерешительности остановился. Наверху открылась дверь и снова захлопнулась. Послышались шаги. Он поднял глаза. На лестнице появилась мать.

— Данус.

— Рыбалка была удачная. Я задержался на денек.

— О, Данус…

Миссис Мьюирфильд, как всегда, была аккуратна и элегантна. В прямой твидовой юбке и мягком свитере; седые волосы причесаны волосок к волоску. И все же было в ней что-то непривычное. Она шла вниз ему навстречу… нет, бежала, что само по себе было очень необычно. Он уставился на нее. На нижней ступеньке она остановилась. Глаза ее были вровень с его глазами, а рука сжимала отполированный столбик перил.

— Ты здоров, — сказала мать. Она не плакала, но глаза ее блестели, как будто в них стояли слезы. Никогда раньше он не видел ее такой взволнованной. — О, Данус, все хорошо, ты вполне здоров. И всегда был здоров. Вчера позвонили из больницы, и я долго разговаривала с врачом. В Америке тебе неправильно поставили диагноз. У тебя вообще никогда не было эпилепсии. Ты не эпилептик.

Он не мог вымолвить ни слова. Мозг отказывался работать, словно превратившись в вату, в голове не было ни одной мысли. А потом появилась только одна.

— Но… — Ему трудно было даже говорить. Голос его сорвался, слова застряли в горле. Он глотнул и начал снова: — Но как же тогда обмороки?

— Они были следствием вируса, который ты где-то подцепил, и очень высокой температуры. Так бывает. Так случилось и с тобой. Но это не эпилепсия. У тебя ее никогда не было. И если бы ты не был таким дуралеем и не скрывал все от нас, ты бы избавил себя от стольких душевных мук!..

— Мне не хотелось тебя расстраивать. Я помнил о Яне и не мог, не хотел, чтобы ты переживала все сначала.

— Я бы согласилась на адские муки, только бы ты не мучился. И главное, напрасно. Ведь совсем не из-за чего. Ты же здоров.

Здоров. Никакой эпилепсии. И никогда не было. Он совсем здоров. И никаких таблеток, никакой неопределенности. С души у Дануса свалился камень, и он почувствовал себя почти невесомым, как будто в любой момент мог оторваться от земли и парить под потолком. Теперь он мог делать все, что угодно. Абсолютно все. Мог жениться на Антонии. «О господи милостивый, теперь я могу жениться на Антонии и иметь детей. Спасибо Тебе. Благодарю Тебя за это чудо. И никогда не устану благодарить Тебя. Я так Тебе благодарен, что не забуду об этом никогда. Это я Тебе обещаю».

— Ну, Данус, не стой же ты, как истукан. Ты что, меня не понимаешь?