Собиратели трав

Насадив червей на крючки, он раскрутил каменьгрузило и забросил далеко в воду. Леска, кольцами срываясь с берега, взвилась в воздух и плавно легла на море. Набежавшая волна упала, сплющилась и растеклась в стороны. Он сполоснул руки в убегающей воде. «Врешь, — бормотал он, исподлобья поглядывая на синеющий вдали остров, — дождя не будет». Это огромное небо не так-то легко затянуть тучами. Ночью будет светиться неиссякаемой, непокорной синевой, и в нем будут густо шевелиться звезды. А наутро завтра край его нальется сначала зеленью, а потом словно потемнеет, и тяжелое алое солнце покажется из-за моря, и люди увидят новый день, такой же теплый и ясный, как и этот, сегодняшний.

Он смотрел в сторону города — берег, казалось, шевелился от собравшихся на нем людей. Они заняли весь пляж и продвинулись к самому Камарону. Парень подбрасывал рукою волейбольный мяч, женщина, вскинув руку, вставала с одеяла. Две тоненькие девочки шли к воде, обнявшись, закинув руки одна за шею другой. Усевшись кружком, подростки играли в карты, один из них был в диковинной соломенной шляпе с громадными полями. Все они хотели, чтобы солнце держалось подольше, и так должно быть, потому что, если опять набегут эти сырые, каменно тяжелые тучи и будет дождь, беспросветный и серый, ему этого не выдержать. Он направился к дому, стряхивая капли воды с пальцев. Он увидел, как за мысом по склону дюны, наискось сверху вниз, сбегает светло-желтая худая собака. Она исчезла, скрывшись за кустами шиповника, а песок, потревоженный ее ногами, сдвинулся и пластом пополз вниз по крутизне склона. Над этим пластом шевельнулся песок еще в одном месте, а потом — выше, в другом, и скоро уже весь склон дюны тихо зашевелился, осыпаясь. И это бесшумное, медленное движение песка вдруг как будто перешло в него и в нем стало что-то, плавно, сонно и неуклонно осыпаться, и закружилась голова, будто раскачиваясь на огромной высоте над землею. Он пошатнулся, вытянув вперед руки, но продолжал идти. Он смотрел на старика и Масико и хотел дойти до них.

Масико сидела на белесой, выглаженной морем и дождями коряге, старик стоял перед ней. Женщина перебирала рыбу в сетке, а старик смотрел на ее руки. Она подняла глаза навстречу подходившему человеку. И он, пошатываясь, как бы входил в ее взгляд, погружался в то чувство, которое светилось на лице женщины. Мягкие губы ее дрогнули, углы их потянулись в стороны, сверкнули белые ровные зубы — это улыбка, она охватывает ее тонкие, гладкие скулы и переходит к изогнутым морщиикам в уголках глаз, затем уходит в эти глаза и всплывает уже оттуда — особенным светом, какого нигде больше в окружающем мире нет. Тяжело опустившись рядом с женщиной, он заглянул в ее зрачок, как в маленькое окошечко человеческой вселенной, и увидел в нем себя и небо с облаками за собой.

— Что, Машенька, будем варить уху? — спросил он, чувствуя, как зыбуче и тяжело покачивается земля, отделяясь и медленно уходя из-под его тела.

— Ты хозяин, ты и угощай, — ответила Масико.

Она и старик находились на этой качающейся земле, и до нее было еще совсем близко — можно дотянуться рукой. Возле лица металась и нудно гудела синяя муха, человекслабо отмахнулся от нее. Земля тихо, по миллиметру, вновь приближалась к нему, и он, глядя на остров, затаенно ждал, когда земля коснется его ног.

ПРИТЧА О ВЕРНОЙ ЖЕНЕ И НЕПУТЕВОМ МУЖЕ

Сегодня он шел по дюне, и ветер поднимал с его головы длинно отросшие волосы. Вдали он видел старика, маленького и темного на светлом песке. В стороне качалось пепельное море, матово-серое небо низким потолком ложилось на все видимое кругом, и глазам было тяжко от сплошного серого цвета. Даже зелень на сопках, даже старик, собиравший выброшенные на берег моря куски дерева, и само дерево, омытое и выглаженное водой, и песок, ровно прибитый ветром, и телеграфные столбы, наполовину занесенные песком, — все было подавлено глухотой серого, беззвучно серого цвета. И только семафор на краю залива, где железная дорога заворачивала к городу, — зеленый огонек без венца лучей — странно сочился из всего тусклого серого окружения, но этот крошечный огонь можно было попросту прикрыть ладонью. Старик прижимал к себе охапочку дров, а свободной рукой, нагнувшись, выдергивал из песка истертую волнами клепку бочонка. Он чуть обернулся, уставясь через плечо в ноги подошедшему. Он ничего не ответил и ушел, согбенный, а ведь его о чем-то спросили, но только о чем именно, уже не вспомнить, да и неважно это.

Теперь он спит, этот молчаливый человек, усталый и равнодушный ко всему на свете. Он спит, долгое время дышит ровно, тихо, будто во сне прислушивается к чьим то далеким шагам, а после вдруг начинает дышать беспокойно, метаться и стонать во сне, обиженно всхлипывать.