Собиратели трав

Кто-то вблизи них вскрикнул счастливым голосом, женскому голосу стал вторить мужской, и вскоре они стали удаляться, ублаготворенно затихая. До Хок-ро и его спутник сидели рядом и смотрели неотрывно на огонь, и лица их были серьезны. Старик утомленно закрывал глаза и подолгу держал их закрытыми, его товарищ изредка, не отрывая глаз от костра, прижимал бороду к груди и медленно поводил головою.

— Завтра будет восход, и это огромное явление, старик, — вдруг заговорил он, слепо глядя в огонь. — Ночь тоже огромное явление. Звезда в небе что-нибудь да значит, старик. И ты тоже огромное явление, и я. Смерть тоже огромное явление, но вот взметнется она на пути от земли до неба, а о ней мы ничего не знаем. Я был врачом, мне приходилось иметь дело с умирающими, — что ж, и у меня умирали, — но никогда, оказывается, я не знал по-настоящему, что это такое. Также и теперь не знаю, и мне стыдно, потому что отпущена была мне целая жизнь, за которую я должен был серьезно и с любовью постигать смерть, как и жизнь равным образом. Но я считал, наверное, что это других касается, не меня. И вот я стою перед нею, и стыдно мне… Когда я околею, старик, ты зарой меня в песок и сверху пальцем напиши… Нет, ничего не пиши, а только проведи маленькую черточку. И потом стой рядом и смотри, как ветер будет заносить песком. И когда останется лишь ровное место на белом песке, то скажи… Ты спишь, старик, ох, зачем я только говорю все это.

До Хок-ро спал, уронив голову и согнувшись над своими коленями, будто застыв в низком поклоне огню. Руками он слабо держался за ступни скрещенных ног, кепка свалилась с головы на землю, серые волосы его беспомощно повисли. Томительный теплый свет костра и чужая тоска одолели душу старика, и он ушел ото всего этого в забытье сна.

А вокруг них на пол-Земли разостлалась темнота, мерцали в ней забытые огоньки костров, шелестел песок под ветром, и звуки поцелуев мешались с щелканьем подскакивающих раскаленных угольков. И где-то шла уже ночная стража, подходя к ним со стороны моста, и круг света от электрического фонаря метался по песку, выхватывая из ночи то корягу, то растрепанную газету на песке, то человеческое лицо, ослепленное ярким лучом.

— Ты уснул, старик, а я хотел сказать тебе самое главное, — говорил человек. — Ну да ладно, спи себе, бедняга, — все равно слов моих тебе не понять, и все равно ты все понимаешь, потому что ты добрый человек. Над землею, старик, вокруг земли не только воздух, не только магнитные поля и розовый свет солнца — над землею скопилось огромное количество энергии, и когда умирает добрый, не злой, энергия эта увеличивается еще немного. И она никогда не исчезнет, и ее все больше скопляется там, вверху.

До Хок-ро слабо простонал во сне и мотнул из стороны в сторону лохматой головой, и тень за его спиною, падавшая от костра на стену ночного неба, огромно качнулась. Пробежал через весь пляж стремительный ветер, раздувая алые соцветия покинутых костров.

Два пограничника береговой охраны, сержант и рядовой, неслышно подошли к костру и остановились в темноте позади сидящих. Сержант подал товарищу знак рукой: тише! — и бесшумно поправил на плече автомат. Это был ночной патруль. Солдаты знали, что один из двоих, сидящих у костра, чудной старик, известный каждому в городе, он живет в заброшенной хибаре на мысе и собирает морскую капусту. Второй же был неизвестен им и не похож на обыкновенного гражданского, гуляющего в этот час по берегу моря. Лицо его, тревожное и строгое, показалось подозрительным сержанту, к тому же неизвестный был бородат не по-здешнему, оборван, босиком и говорил что-то странное:

— Я хотел одинокого конца среди величественной природы, которая утешит меня за все, а нашел тут тебя, старик, и Масико. Нет, старик! Прекрасная природа не может утешить человека. Человека может утешить только человек. Я успокоился рядом с тобою, старик. Ты будешь на земле повсюду, вечно, в тебе моя надежда. Вы берете на прокорм себе от самой земли — берете жизнь своими темными, первыми руками человечества, срывая траву с земли или погружая эти руки в море. Вы ближе других к печали праха и глины, и вы больше, чем другие, знаете цену жизни. Ах, если бы мне разрешили еще одну жизнь! Жить — что знают об этом те, которым неизвестно ваше безмолвное согласие с жизнью… Старик! Вы, добрые люди, бессмертны. Когда ты умрешь, старик, ты не пойдешь в землю, ты взлетишь вверх.

Сержант выступил из темноты в круг света и остановился по другую сторону костра, прочно расставив ноги. Это был скуластый крепкий парень с прямыми русыми волосами, падавшими на уши из-под пилотки. Его широкое деревенское тело низко опоясывал солдатский ремень, бляха жарким золотом вспыхнула при свете костра.

— Кто такой? Что тут делаем? — спросил он, твердо глядя в глаза сидящему человеку.

До Хок-ро очнулся при звуках незнакомого сурового голоса, который ворвался в его легкий, путаный сон. Старик поспешно поднял с земли кепку и покосился на сапоги и провислые колени ночной стражи.