Собиратели трав

Эйти совсем близко увидел высунувшуюся из воды морду нерпы, с усов капала вода. Зверь вылупился и чуть приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать. Тревожная его морда была настолько похожа на лицо такелажника Хона, приятеля Эйти, когда тот как следует накачается пивом или вином, что Эйти не выдержал, рассмеялся. Нерпа исчезла. Но Эйти ждал, и она вскоре опять высунулась, уже с другой стороны. «Ходит подо мною, — понял Эйти. — Цапнет еще за ногу. Эх ты, нерпа, нерпа! Всегда хочешь поиграть». Эйти подобрал в воде болтавшийся на шнурке свисток и, зажав губами, тихо выдул из него воду. Затем неожиданно по-милицейски свистнул. И резкий этот свист резанул чуткие уши зверя, нерпа нырнула и метнулась прочь, отплыла сразу шагов на сто. Однако любопытство ее было еще велико, и она вскоре опять выставилась и обернула к Эйти пьяное, оглушенное лицо. И тогда Эйти крикнул:

— Эй, нерпа, как тебя зовут? Хон, что ли? Вот ты даешь, нерпа! Чего испугалась?

Но нерпа на сей раз не нырнула. Голос человеку не вызывал больше ужаса в ней, а она жаждала именно ужаса. Тогда Эйти снова засвиристел, и нерпа ужаснулась вполне. В следующий раз она вынырнула уже очень далеко, ее черная голова едва виднелась на воде. Эйти снова стегнул ее милицейской трелью; и она исчезла совсем. «Наверное, за остров уплыла», — усмехнулся Эйти и выплюнул изо рта свистульку. Свисток поболтался на поверхности возле лица, а затем, набрав воды, утонул.

Эйти обернулся в воде и посмотрел назад. Берег, откуда он уплыл, слился в одну длинную синеватую полоску. Едва заметный, витал столб дыма над Камароном. Берег был так далек, что скоро должен исчезнуть с глаз, а остров — Эйти оглянулся на него, чиркнув подбородком по воде, — остров вроде бы совсем не приблизился. Он все так же синел в недоступной дали четким треугольником. Предвестник того, что назавтра будет плохая погода. Шторм, или дождь, или даже град со снегом, как было однажды посреди лета. И Эйти впервые почувствовал тревогу. Может, повернуть назад? Он коснулся плечом края теплой струи и, перевернувшись навзничь, подгреб ногами, тихо вплыл в ласковое тепло, лежа на спине. Он заломил руки под затылок и призадумался. «Не такая уж плохая у меня жена. Красивая и верная. И пацан у меня неплохой, вот он орет, дает жару!» Ноги Эйти постепенно тонули, и он шевелил ими, чтоб всплыли. Вернуться назад?

Подвиг, который он хотел совершить от скуки жизни, предстал теперь перед ним бессмысленным, как любопытство нерпы. Но что-то не пускало его назад к берегу. Слишком много пловцов мечтало, глядя на далекий остров, и все эти тайные мечты, незримо слившись воедино, родили в мире новую силу. И эта сила вынесла Эйти в море. Он был теперь на виду у всех, хотя в море кругом не было живой человеческой души. И правда ли это или гибельный брод, но в невиданном подвиге ищет человек своей конечной завершенности. То, чего ему всегда не хватает, чтобы гордо и безмолвно обойти смерть, чует он в подвиге, а то, что извечно, мирно дает собирательство, — в том вся тревога и покорная тоска человека.

Эйти видел теперь, как красиво голубое бездонное небо над его запрокинутым лицом, но если он вернется назад к берегу, то как назавтра сможет вынести эту красоту и бездонность? Этот гул и трепет флагов далекого, непостижимого праздника? Три стихии держали его на себе — вода, небо и земля, — а он был меж ними один. «Один!» — хотелось крикнуть ему, но, боясь потерять силы, он не крикнул. И лишь яростно стал бить руками по воде, плывя на спине туда, где должен был находиться остров. Эйти плыл, не глядя в ту сторону, куда взгляпуть ему было страшно. И он не хотел возвращаться назад где жили покорные собиратели трав и где одна любовь, став слишком доступной, надоела ему, как раба, а другая любовь, слишком недоступная, помыкала им, словно рабом. Он гневно махал руками и отгребал ногами, постепенно вновь обретая мужество.

Вдруг услышал он сильный шум вблизи себя. Махнув вознесенной правой рукой налево, он оказался грудью на воде. Мелькнул вдали голубой остров, а вблизи Эйти и вокруг вся вода вскипала от рыбы. Шла горбуша неисчислимым могучим косяком, и Эйти врезался, плывя на спине, в самую середину этого косяка.

Рыбы теснились, терлись друг о дружку, обходя человека, а около него, путаясь, выпрыгивали из воды — и, на миг беспомощно повиснув в воздухе, падали назад спиною в море. Вокруг пловца оставалось круглое оконце воды, а все остальное сплошь было рыбой. Эйти засмеялся, радуясь этому чуду моря, которое он нечаянно подсмотрел. И он крикнул:

— Эге-гей! Ры-ба-а! Эй ты, какая горбуша! Навалом! Эй, и сила ты, горбуша! Куда плывешь?

И он нырял и плыл под водою, широко открыв глаза, и видел, что, когда приближался к живой стене рыбы, она прогибалась перед ним. И рыбы мелькали мимо, мимо — все стремительнее! — и яркий блеск рыбьих боков сливался в сплошную белую молнию.

Эйти всплывал, чтобы глотнуть воздуху, и опять видел, что находится в круглом оконце чистой воды, а вокруг прыгали, словно сойдя с ума, тяжелые серебряные рыбины.