Соблазн

— Борис… — разводит руками. — Сразу видно — твои дела пошли в гору. Украшения жены выросли на пару карат!

Борис признательно улыбается ей… А он очень редко улыбается. Я уже и забыла, как он улыбается мне или Илюшке. И мне становится тошно. Не от ревности, нет. А вообще…

Илюшка, скучая, поднимает своё большое шариковое ружьё и, играясь, целится в шоколадный фонтан.

— Бах… бах…

— Илюшка… не надо… — тихо прошу его.

— Мамочка… я хочу домой…

— Потерпи ещё немного.

Впереди у нас ещё одно нездоровое мероприятие!

— Аукцион! — словно услышав мои мысли, радостно объявляет Лика, хлопая в ладоши. — Наша Владочка нарисовала для гостей три картины. Внимание! — игриво разворачивается она, указывая на детскую мазню на настоящих холстах и в дорогущих рамках. — Вот наши лоты: «Закат над Тегал Ванги»…

Красное пятно масляной краски над синей полосой.

— … «Букет магнолий»…

Много розово‑белых пятен над зелёным шаром.

— … «Вечер у камина»…

Непередаваемая живописная смесь коричневого и красного!

— Среди нас есть профессиональный художник! Тори, милая, дай нам скорее рецензию!

— Это… — подыскиваю я слова. — Очень мило!

— Мне кажется, Владочка будет очень талантлива в экспрессионизме!

— Безусловно, — киваю я.

— Итак, разыгрываем первый лот. «Закат над Тегал Ванги». Стартовая цена — сто евро!

Уж лучше бы откровенно поставили кубышку и попросили собрать в неё денег. Но, к сожалению, ритуал проводится не ради денег, а ради того, чтобы потом хвастать, что картина отпрыска, нарисованная им в семь лет, была продана за несколько тысяч евро. Такая вот дичь…

— Двести! — взмахивает рукой Борис, открывая аукцион.

Другие мужчины поднимают ставки.

— Восемьсот… — снова поднимает Борис.

Отворачиваюсь, гляжу на Илюшку и про себя обещаю ему, что никогда больше не буду справлять его день рождения в кругу партнёров его отца. Любой кровью! Даже если мне придётся годами не разговаривать с Борисом. Не хочу, чтобы он смотрел на это всё.

Илья поднимает опять ствол ружья и…

— Илья! — тихо и сердито рявкает на него стоящий рядом отец.

Сын пугается, и его пальчики резко сокращаются, нажимая на курок. В ужасе смотрю, как огромный шар быстро летит в шоколадный фонтан!

Шлёп!!! Все лоты и платье Лики залито жидким шоколадом…

Все шокированно поворачиваются к нам!

Мамочка…

Глава 7 Утопия

Мы с Илюшкой сидим в машине на заднем, он испуганно прячется под моей рукой, уткнувшись носом в грудь. Успокаивающе глажу…

Меня трясёт от предстоящего разноса, но я пытаюсь отыскать в себе броню, чтобы прикрыть хотя бы сына. Что он сделал страшного, в конце концов? Он просто… ребёнок!

Но мне давно кажется, что Борис никогда не был ребёнком сам, настолько ему чужды спонтанность и непосредственность.

— Папа будет ругать… — бормочет Илюшка.

Извинившись сто тысяч раз, взмокший Борис наконец‑то садится в машину.

Тишина звенит.

Мы едем в этой тишине, как в кислоте. Я не смею её нарушить и просто обнимаю сына посильнее, чтобы перекрыть ему эту «кислоту».

Так же молча мы идём в дом.

Из сына будто вытекла вся энергия, он вялый, щёки горят. Беру его на руки.

— Поставь немедленно. Не поднимай тяжести.

Мне хочется сказать, что это не тяжесть, а мой испуганный ребёнок! Но ссориться при сыне не хочу.

Илюшка вжимается в меня крепче. Отрицательно кручу головой.

Концентрация кислоты нарастает.

— Мамочка… животик болит…

Усаживаю его на пуфик в коридоре, разуваю. У него бывает, если перенервничает.

— Я сделаю тебе чай с мятой и молоком.

— Перестань подпитывать его симуляции, Тори. Он просто пытается избежать наказания!

— Наказание для вас должно быть одинаковое. Вы в равной мере поучаствовали в трагедии. Ты его напугал!

— Не говори чушь! Илья, быстро в свою комнату.

У меня всё горит внутри от этой кислоты предстоящего наказания, порицания, отторжения. И мне страшно представить, что чувствует мой ребёнок.

Пока делаю чай, ощущаю солнечным сплетением, в котором поселилась тяжесть, что там что‑то происходит. Быстро выплёскиваю чай в алюминиевую чашку, чтобы немного остудить, выливаю снова в кружку и спешу в детскую.

Илья беззащитно стоит посреди комнаты, теребя в руках своего уже старенького тряпочного кота, словно пытаясь прикрыться им. Я шила этого кота сама, когда была беременна. До сих пор без него не засыпает.

Борис нависает над ним.

По щекам сына текут слёзы.

— Не ожидал, что мой сын станет моим позором.

— Я не хотел… — не поднимая глаз, рвано вздыхает Илюшка. — Прости, папочка.

— Мне жаль говорить это, но ты меня разочаровал. И, конечно, ты будешь наказан. Ты должен быть более ответственным и серьёзным. Думаю, лишить тебя сладкого и игрушек на неделю будет полезно… для осознания правил поведения в приличном обществе.

— Это нечестно… — рыдает сын. — Все вели себя плохо. Их никто не ругал. А я нечаянно.

— Мне плевать на «всех»! Мой сын должен вести себя достойно! Дай сюда эту тряпку, — требует он кота.

— Это Сплюшка… — делает шаг назад сын. — Его нельзя. В нём хорошие сны.

— Это не тебе решать. Дай сюда!

Выдёргивает из рук.

Сын взрывается слезами.

— Веди себя как мужчина, не смей рыдать из‑за пустяков!

— Отдай! — тянет руки Илья.