Соблазн

Я звонила ему несколько раз – и домой, и на мобильный, но ничего, кроме голосовой почты, так и не услышала. Припомнила, что в субботу, навещая меня в «мастерской», он говорил мне, что проведет выходные в «Хранителях», где будет готовить наживок к спецоперации по внедрению в южную банду торговцев белым товаром. На работе он обычно телефон отключал. Наконец я решила оставить сообщение, чтобы он перезвонил. Говорила спокойно, как всегда, чтобы не вызвать подозрений, если нас прослушивают.

В тот момент казалось возможным уже все.

Когда я вернулась в город, шел уже девятый час. Смеркалось, но мысль вернуться в свою одинокую квартирку не прельщала. Только не после того, что я узнала, или мне казалось, что узнала, в результате визита к Клаудии. Нужно было с кем-то поговорить. И вдруг я сообразила, с кем именно.

Я даже не стала предварительно звонить. Было воскресенье, консультация все равно закрыта. Но как-то он сказал, где живет, прибавив, что я могу приходить, когда захочу.

Дом был роскошный, хотя чем-то напоминал одинокий остров или окруженную стенами крепость. Модный ночной клуб на первом этаже уже был открыт. Я набрала на домофоне номер квартиры и подумала, что, если его нет или он не захочет меня принять, поеду в «Хранители». Однако после визуального изучения через две установленные при входе камеры дверь открылась.

Он ждал меня десятью этажами выше, перед дверью своей квартиры.

– Бог мой! – произнес он, увидев меня.

Доктор Аристидес Марио Валье выглядел как всегда – при полном параде и в облаке парфюма, элегантная светло-зеленая рубашка навыпуск и к ней брюки цвета бильярдного сукна. Белоснежная шевелюра тщательно уложена, стекла очков сияют.

– Со мной все в порядке, – сообщила я, понимая, что мой вид свидетельствует об обратном. – Знаю, что свалилась как снег на голову, и если помешала, то уйду. Серьезно.

– Нет, не помешала. Проходи.

Интерьер квартиры, просторной и комфортабельной, включал разного рода подсветку и индейские артефакты, как и в его кабинете, и свидетельствовал о состоятельности и хорошем вкусе хозяина. Огромный телеэкран на стене гостиной беззвучно показывал новости. Валье сел, вернее, уронил себя на низенький пуф, а мне предложил удобное анатомическое кресло.

– Я знал, что это ты, – сказал он, внимательно изучая боевые раны на моем лице и руке. – Я знал это. Понял сразу, как только в пятницу появилась эта новость, но не хотел звонить – из уважения к твоей… твоей работе.

– Правильно сделал. Спасибо тебе.

– Как ты? – Он говорил шепотом, словно громкие звуки могли превратить меня в руину.

– Хорошо, правда. Все вышло удачно. – И я посмотрела на повязку на пальце. – Полагаю, могло быть и лучше, но могло и хуже.

– Хочешь об этом поговорить?

– Да не о чем здесь говорить. Я сделала это – вот что главное.

Валье, вздохнув, кивнул, а я вдруг покраснела, словно рассказываю о сексуальном приключении.

– Извини, – сказал он, помолчав, – сижу здесь как дурак…

Он поднялся и взмахнул рукой. Телевизор выключился, и комнату заполнили мягкие звуки джаза.

– Хочешь чего-нибудь выпить? Если для тебя не слишком поздно, могу сварить кофе.

– Чего-нибудь прохладительного, пожалуй.

Пока Валье ходил за напитками, я немного огляделась. В безукоризненном интерьере наблюдался некоторый беспорядок: распечатки с выделенными маркером фрагментами, открытая книга обложкой вверх, тетради и ноутбук на столе посреди комнаты, рядом с диваном, на мягкой поверхности которого еще виднелись вмятины. Все говорило о том, что до моего прихода Валье читал и делал какие-то пометки. Книга оказалась шекспировской пьесой «Жизнь Тимона Афинского» в переводе на испанский. Стены были украшены индейскими масками и серией голографий, некоторые из которых были движущимися. Я подошла поближе. Они иллюстрировали прекрасную прогулку по жизни Марио Валье: вот он с друзьями, вот с королем Испании, рядом с бородатыми мудрецами. Другие снимки изображали юного Валье – тощего, потного, в нахлобученной соломенной шляпе – среди группы аборигенов бассейна Амазонки.

– Прежде чем уехать из родной страны, я несколько месяцев прожил в индейских племенах, – сказал он, протягивая стакан. – И если чему-то научился, так тому, что достоинство – превыше материальных благ. Современная цивилизация теснит их со всех сторон, но они не отказались от собственного, только им присущего пути, гордые собой и своей многовековой мудростью. Думаю, и у тебя, и у меня есть что-то общее с ними… За тебя, – продолжил он, поднимая свой стакан.

– Да, но я не ощущаю никакой гордости за себя, – сказала я, после того как мы чокнулись. – Я делаю свою работу, больше ничего.

– Твоя скромность достойна всяческих похвал, – заявил Валье, – но она следствие того, что тебя научили быть инструментом, а не использовать его. Вы должны были бы стать главной новостью, ты и твои коллеги… – И он показал на телевизор. – Они часами разглагольствовали о смерти этого сумасшедшего… Вся слава – полиции, о тебе – ничего.

– Но я тоже – полиция.