Соблазн

Переходя улицу, Алварес почувствовал, как круассан переворачивается у него в желудке. Весь ужас в том, что он вполне мог понять нежелание говорить о них, потому что сам был отцом. «Только вообрази своих детей, разыгрывающих этот маскарад… Вообрази, как они тренируются в поместье, чтобы понравиться какому-то безумцу… А теперь представь их похищенными этим безумцем вследствие того, что никто не захотел вложиться в наживок. Представь, как он терзает их вследствие того, что нет профессиональных наживок, способных отдаться безумцу и обезвредить его». В конце концов, как однажды сказал доктор Женс, «наживки делают то, что им нравится», хотя ни один законник на свете не примет в расчет наслаждение наживки как доказательство законности их деятельности.

Неспокойная совесть подкинула Алваресу еще одно неприятное воспоминание: встречу с Дианой Бланко чуть больше недели назад. С Бланко, одной из живых легенд отдела, которую по чистой случайности он увидел в работе на сцене театра несколько лет назад, впервые ощутив на собственной шкуре власть этих существ. Проклятые наживки, его персональные демоны, его дневные кошмары, его «ребята», которым он не рискнет взглянуть в лицо, но и отойти в сторону не может. Наживки – такие же монстры, как и те, кого они ловят. «И как их инструкторы», – с содроганием подумал Алварес. И вот почему: разве можно утверждать, что Виктор Женс более человечен? И Алварес с облегчением припомнил тот день, когда несуразный психолог покинул их навсегда. Разумеется, он знал, что Женс жив, да и Падилья говорил, что время от времени Женсу отправляют доклады, чтобы узнать его мнение. «Но, по крайней мере, он исчез из поля нашего зрения. По крайней мере».

Он не выносил воспоминаний о докторе Женсе. Грехи доктора были и его грехами.

Его грехи, его падение. Несмотря на то что он ничего не смыслил в псиномной психологии, в связи с инцидентом с участием Дианы Бланко о собственном псиноме Алварес прочел. Филия Двойственности, близкая к другой, названной филией Падения, некоторым образом имела отношение к «Генриху V» Шекспира, где речь идет о смерти Фальстафа, символа «падения» в зрелом возрасте, о смерти от наслаждения, которое юный король был вынужден подавлять. «А может быть, – задавался вопросом Алварес, – от собственного падения, от чувства, что низвергается в моральную пустоту, в ту воронку, где и праведники и грешники – все будут перемолоты без всяких различий?»

Автомобиль с тонированными стеклами, казалось, рос по мере его приближения. Алвареса заверили, что встреча займет не более часа, что, естественно, внушало оптимизм, поскольку в таком случае он сможет вовремя вернуться в свой кабинет в Управлении, закрыть двери и подготовиться к голоконференции с Лондоном, где сейчас живет его младший сын, Исмаил. Шестнадцать лет радостей и забот. О боже, он так хочет вновь увидеть его лицо и худую мальчишечью фигурку. Сын учился в закрытом колледже в Лондоне, где предпочтение отдавалось искусствам и гуманитарным наукам. Парень хотел стать актером, и Алварес пошел навстречу его желанию. В конце концов, чтобы удовлетворить фамильные амбиции высшей прослойки буржуазии, достаточно двух старших сыновей: один – свежеиспеченный бизнесмен, а другой – студент дублинского Тринити-колледжа, страстно желающий стать политиком. Так почему не дать возможности Исмаилу поступать по своей воле? И вдруг Алварес вспомнил, как во время прошлой голоконференции парень жаловался на то, что пьесу, постановку которой он смотрел в театре «Глобус», «обкорнали», как раз «Генриха V». Он еще прибавил: «Конечно же, она – не лучшее, что написал этот человек, правда, папа?»

Алварес хотел держать сыновей подальше от своего мира и его опасностей, хотел защитить их от самого существования наживок, таких же молодых, как и они, наживок, игравших Шекспира, чтобы защищать других. «Потому что кому-то приходится делать то, что до́лжно сделать», – повторял Женс.

Алварес пожалел самого себя, взглянув на собственное отражение в темных стеклах автомобиля. Он увидел там человека, которого видели другие: лысого бюрократа, печально шагающего под серым небом осеннего Мадрида. «Уполномоченный по связям, блин: высосанная из пальца должность, даже не политик… Но ведь кто-то должен этим заниматься, верно? И половины хорошо сделанного дела здесь явно недостаточно, папа».

Машина казалась пустой. Изнутри не доносилось ни звука, никто не шевелился. Пока Алварес обходил ее сзади, собираясь открыть переднюю дверцу и сесть рядом с водителем, он думал: «Они, разумеется, в конце концов попадутся… И Отравитель, и Наблюдатель… Мы поймаем их даже без наживок, это ясно. Это вопрос времени. Вопрос – сколько этого времени нужно». Он некоторым образом был исполнен смутной надежды, поскольку поводом для этой конфиденциальной встречи было как раз получение свежей информации, неких зацепок, по обоим делам. И если Алварес сможет доложить министру о некотором продвижении по обоим, день завершится самым благоприятным образом.