Соблазн гнева

Когда Марина искала в сумочке ключи, ручка тонкого пакета вдруг сама собой оборвалась – и банки с кофе мягко шмякнулись на коврик перед дверью, а изумительные дымчатые яблоки раскатились по лестничной площадке. Чертыхаясь сквозь зубы, Марина сначала отперла квартиру, а потом принялась собирать беглецов. И не заметила, как кто-то поднялся следом за ней на третий этаж. Но когда чья-то маленькая рука протянула ей яблоко, Марина вскинула голову.

Это была девушка из соседней квартиры. Та самая, похожая на сушеного кузнечика.

– Здравствуйте, – вежливо улыбнувшись, сказал «кузнечик». – Я ваша соседка, Ольга.

Марина небрежно представилась, не сочтя нужным поблагодарить девушку за помощь. Но та как будто и не заметила ничего, принесла еще два яблока, укатившиеся особенно далеко, и отдала Марине.

– Вечно эти пакеты не вовремя рвутся, – сказала Ольга, предлагая тем самым поболтать по-соседски.

Но Марина была не расположена разговаривать с какими-то блеклыми сухофруктами.

– И черт с ними, – буркнула она и скрылась за своей дверью.

Ей нужно было позвонить еще по нескольким номерам.

Проснувшись, как обычно, около одиннадцати, Марина первым делом энергично выругалась, потому что сразу вспомнила последний из вчерашних разговоров по телефону.

И ладно бы посторонний был человек, а то ведь еще один из бывших возлюбленных! Правда, и с ним Марина рассталась не самым лучшим образом, но он другого и не стоил. Вообще тип не ее круга, нищий художник, Марина даже не помнила, где и как она с ним познакомилась. Просто после очередной тусовки с более чем обильными возлияниями она проснулась в постели Евгения, вот и все. И какое-то время они встречались, хотя Марине сразу стало ясно: ни к чему это. Но он так старался удержать ее! Твердил, что никогда не видел такой необычной женщины, просил разрешения написать ее портрет. Марина совсем было согласилась, но когда пришла к нему в мастерскую и увидела ту мазню, которую Евгений выдавал за живопись, ее просто смех разобрал. Вот это– живопись? Да трехлетний ребенок, и тот лучше намалюет!

Евгений что-то болтал про постмодернизм, про последние веяния и течения в искусстве, но Марина его просто не слушала. «Никаких портретов, – твердо сказала она. – Еще чего не хватало! Сначала рисовать научись».

Но совсем недавно в какой-то компании Марина услышала упоминание о Евгении и сразу насторожила уши. Оказалось, что как художник он был в большой моде, а кроме того, имел собственную галерею, куда с удовольствием захаживали богатенькие иностранцы. Марина, конечно же, очень удивилась. Если Евгений состоятельный человек – почему у него такая дурацкая квартира? Она же отлично помнила и простые дощатые полы, и деревянные рамы в окнах. Значит, у него даже на стеклопакеты денег нет? Ничего не понять. А уж мастерская! Настоящий бомжатник.

Впрочем, ей ведь не раз говорили, что люди искусства живут по своим правилам. Возможно, их правила как раз в том и состоят, чтобы при больших деньгах выглядеть нищими. Странно, конечно, однако чего только в жизни не бывает!

И вчера, увидев в записной книжке номер телефона Евгения, Марина подумала про галерею – и позвонила художнику.

Но Евгений говорил с ней почти грубо, а на вопрос о работе ответил, что у него служат опытные искусствоведы с высшим образованием и знанием иностранных языков. Марина же не способна отличить Ван Гога от Гогена, а скорее всего даже и не слышала никогда их имен.

Марина действительно не слышала, так что возразить ей было нечего.

И тем не менее, повесив трубку, она долго кляла Евгения на все корки. Каков мерзавец, каким тоном он с ней говорил! Как будто он царь и бог, а она вообще никто, пустое место!

И утром она тоже мгновенно вскипела, вспомнив об их разговоре. Вот еще гусь лапчатый! Что он о себе вообразил?

Со злости Марина упустила на плиту молоко, от чего раскалилась уже добела. Хотела же кашу сварить, и вот тебе пожалуйста! Черт побери, плита и без того ни на что не похожа, а теперь еще и молоко пригорит! Наверное, плиту надо как-то помыть, отскрести все эти слои сбежавших бульонов, жира и прочего. Но как? Чем вообще моют газовые плиты? В деревне у бабушки была дровяная плита, ее мыть не надо было. Во-первых, у бабушки редко что-то убегало, а во-вторых, если уж такое случалось, все убежавшее тут же превращалось в угольки, которые бабушка сметала веником, когда плита остывала. Просто и удобно.

Бабушка.

Бабуля…

Разве может такое быть, чтобы она оказалась Марине неродной? Нет, сердце отказывалось в это верить. Ум понимал, а сердце – нет. Но ведь Наталья Ивановна – мать Дикулова, а значит, она действительно Марине чужая…

Дикулов доказал ей это.

Марина помнила, как она растерялась тогда, растерялась настолько, что снова почувствовала себя шестилетней дурочкой, впервые выбравшейся из глухого леса и очутившейся в огромном городе, где все было таким чужим, таким страшным… Она не понимала, зачем отец повез ее в какую-то больницу, зачем у нее брали кровь, что говорили при этом врачи… У нее нашли какую-то болезнь? Опасную? Она скоро умрет?..