Соблазн гнева

Трактор торжественно вкатился в широкий проезд между заброшенными, наполовину разрушившимися домами и, разбрызгивая воду и грязь, грохоча мотором и прицепом, направился к дому Натальи Ивановны. Конечно, та давно уже услышала гул мотора и теперь стояла возле калитки, всматриваясь в приближавшегося железного коня, пытаясь понять, кто там сидит в кабине…

У Марины сердце зашлось от боли и жалости. Как постарела бабуля, как она похудела, какой стала маленькой… И платок на голове старый-престарый, истрепанный, и куртка непонятно какого цвета, полинявшая, ветхая…

Трактор еще не успел остановиться, как Марина вывалилась из кабины и, путаясь ногами в давно полегшей, мертвой бурой траве, бросилась к Наталье Ивановне.

– Бабушка!

– Ох… Мариночка… – с силой выдохнула старушка. – Приехала, милая!

– Узнала меня, бабуля?

– Да как же не узнать-то, внученька! И все такая же рыжая, не потемнела ничуть!

Марина чуть было и не ляпнула тут же: «А в кого я такая рыжая, ты знаешь?» – но удержалась. Крепко обняв и расцеловав бабушку, она махнула рукой, показывая на тракториста:

– А это Николай, его Нина Павловна попросила тебя перевезти в Завойское. Я там тебе домик купила, как раз рядом с ней.

Наталья Ивановна совсем по-молодому рассмеялась:

– Ты все такая же! Все разом выкладываешь, спешишь, как будто за тобой гонятся! А Нина, значит, помнит меня?

– Еще и как помнит! – заверила бабушку Марина. – Ждет не дождется, когда вы с ней вместе в баньку пойдете париться!

Наталья Ивановна снова рассмеялась – и тут же захлопотала, приглашая в дом Марину и Николая, бросилась к печке, загремела кастрюлями и сковородками…

Марина принялась помогать ей, как-то очень легко, в один миг вспомнив все то, что умела в детстве. Они вместе нажарили картошки, щедро залив ее яйцами, потом Марина накинула куртку и надела бабушкины боты, чтобы спуститься в погреб за солеными огурцами и квашеной капустой.

– Ох, а как же с припасами-то быть? – спохватилась Наталья Ивановна. – У меня ведь четыре бочонка в погребе! Огурчики, капуста, грузди… жалко бросать!

– Перевезем, – пообещал Николай, сидевший в красном углу и спокойно наблюдавший за тем, как суетятся женщины. – Прицеп у меня большой, все войдет.

– Да бочки-то как из погреба поднимешь, они ж не порожние!

– Поднимем. У меня лебедка есть.

Марина вышла во двор, пошла к погребу, улыбаясь. Какой он солидный, этот Николай, и уверенный в себе, и все умеет, и знает, как взяться за дело… Да, другие здесь люди, совсем другие. На питерских уж так не похожи!

Во всяком случае, не похожи на тех питерских, которых знала Марина.

Когда Марина вернулась в дом с капустой и огурцами, Наталья Ивановна встретила ее вопросом:

– А там погреб-то есть, в том доме, что ты купила?

– Есть, бабуль. Хороший, глубокий, с каменным полом. Я туда лазала, смотрела.

– Хорошо, – одобрила Наталья Ивановна. – Без погреба у нас никак нельзя. А огород там большой?

– Большой. И сад есть – яблоньки, крыжовник, малина…

После основательного позднего обеда принялись за сборы. Нужно было уложить в большие бумажные мешки множество вещей, от посуды до перин и подушек, и перенести в прицеп трактора лопаты, грабли, ведра, и как-то устроить для переезда трех оставшихся у Натальи Ивановны кур с петухом и козу, и вынести из погреба картошку и морковь…

И кое-что из некрупных предметов мебели Наталья Ивановна решила забрать с собой – табуреты, резные дедовские скамьи, зеркало в дубовой раме…

Трудились допоздна, но, конечно, работы осталось и на следующий день.

Марине отчаянно хотелось поскорее поговорить с бабушкой по душам, но она, разумеется, прекрасно понимала, что сейчас не время. В процессе сборов и переезда какие разговоры? Вот уж доберутся до нового дома, тогда и наговорятся досыта.

Улеглись рано, поскольку без электричества, при керосиновой лампе, какая работа? Конечно, в декабре и утром особого света нет… Но все же Николай рассчитал, что не позже двух часов дня они, пожалуй, уже тронутся в дорогу и к ночи будут в Завойском. А там им помогут быстро разгрузиться, там не лес, рук найдется много.

Николая уложили в чистой горнице, а Марина попросила бабушку постелить ей на широкой лавке в кухне, хотя Наталья Ивановна предлагала устроиться с ней в спаленке.

Марина думала, что после такого дня она заснет как убитая, но сон не шел и не шел. То ли на лавке было слишком жестко, то ли еще почему… Выбравшись из-под одеяла, Марина кое-как оделась на ощупь, нашла свои сигареты, зажигалку, прокралась в сени…

Наружная дверь тихо скрипнула, и Марину сразу охватило ночным морозцем, свежим, льдистым, пахнувшим почему-то хвоей и воском… Поежившись, Марина прикурила. Слабенький свет зажигалки выхватил из темноты ее руки, поцарапанные за день, и Марина снова вспомнила, как в детстве хвалила ее бабушка: «Золотые у тебя руки, внученька…» И как потом, в Питере, она быстро отвыкла делать что-либо этими самыми руками… все прислуга да прислуга…

Дверь снова пискнула по-мышиному, на плечи Марины легла толстая пуховая шаль.

– Простынешь, дурочка, – шепотом сказала Наталья Ивановна.