Соблазн гнева

– Ты думаешь, что ты не деловой. Но ты же никогда не пытался заниматься бизнесом, так откуда тебе знать на самом деле?

– Я знаю, уж поверь, – серьезно сказал Валентин. – Я не могу думать ни о чем, кроме музыки.

– И в кого только ты такой уродился? – недоуменно произнес Сергей Пафнутьевич. – Вроде у нас никто из предков творческими болезнями не страдал.

Валентин неожиданно рассмеялся:

– Творческими болезнями? Прелесть! Значит, с твоей точки зрения, творчество – это нездоровое явление?

– В общем, да, – согласился господин Дикулов. – Нет, я понимаю, конечно, что культура представляет собой самоценность, но… но создают ее все-таки странные люди.

– Не все ли равно какие? Важен результат, а не то, как в глазах других выглядит поэт или художник.

– Да, конечно… Но я все-таки хочу попросить тебя еще раз: потрать хотя бы несколько дней на ознакомление с моей фирмой. Кто знает, вдруг в тебе проснется другая сторона твоей натуры, о которой ты сам пока что не подозреваешь?

Валентин посмотрел на дядю с нескрываемым интересом, и Дикулов внутренне порадовался: не зря он готовился к этой встрече! Не зря посоветовался с опытным психологом, даже прочитал кое-какие книги… Племянник наконец взглянул на него не как на мушку-дрозофилу, невесть как попавшую в чай, а как на человека, достойного внимания творческой личности.

– А ты изменился, – констатировал племянник.

– Смерть очень меняет человека, уж ты мне поверь, – спокойно сказал Сергей Пафнутьевич. – А я ведь умер во время операции.

Валентин вытаращил глаза, и сразу стало понятно: он совсем еще ребенок. Наивный, агрессивный и в то же время чудовищно доверчивый…

– Умер? – растерянно переспросил он.

– Ну да, клиническая смерть.

– Жуть, – констатировал опомнившийся наконец племянник. – Просто жуть. Подумать страшно.

– Ну, что было, то было. Теперь нет смысла все это обмусоливать. Просто прими как факт: я действительно не тот, что прежде.

– Но это не значит, что я должен заниматься торговлей, – окончательно пришел в себя музыкант.

– Валя, опять ты… Я же прошу тебя только об одном: познакомься с делом! И все! И если после того ты снова скажешь «нет», я больше никогда не вернусь к этой теме, обещаю.

– Ну, не знаю… У меня и времени-то свободного нет. Ты же сам говоришь – несколько дней. Где я их возьму?

– Постарайся как-нибудь. Если захочешь – найдешь.

– Да, конечно, возможно все, чего мы по-настоящему пожелаем, – усмехнулся Валентин. – Вот только я не уверен, желаю ли я этого по-настоящему.

– А ты напрягись, разберись в себе, – посоветовал Сергей Пафнутьевич. – Исследуй всерьез глубины собственной личности.

Этим он окончательно добил племянника. Исследование себя было чрезвычайно модным занятием в среде творческой молодежи, об этом сообщил Дикулову психолог. Так что Сергей Пафнутьевич попал в точку, дважды намекнув, что музыкант сам себя не знает.

– Ладно, я подумаю. Позвони дня через два-три, – решил Валентин.

А Сергей Пафнутьевич, вернувшись домой, почему-то вспомнил, как в школьные годы однажды ходил с младшим братом на рыбалку. И как ему весело было наблюдать за тем, как умирает рыба, как белеют ее пустые стеклянные глаза… а младший брат внезапно расплакался и убежал домой. После того Петя никогда в жизни не ел рыбы. Дикулов смеялся над ним… тогда.

Но теперь он, кажется, начал понимать младшего брата.

Ольга больше не заговаривала о том, чтобы пристроить Марину в театральные мастерские, и Марина сделала из этого вполне естественный вывод: главный бутафор счел ее полной бездарью. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Или все-таки хотелось? Марина старалась об этом не думать.

Но почему-то она очень часто вспоминала бутафора. И как они познакомились, и как разговаривали, и как прощались… Чего уж там было вспоминать, непонятно. Мужик как мужик, средней внешности, среднего роста, солидного возраста – под сорок…

Ольга представила его Марине довольно торжественно:

– Вот, Мариночка, это и есть Михаил Игнатьевич, главный специалист бутафорского цеха. – И сразу отошла, предоставив их двоих друг другу.

– Лучше просто Миша, – поспешил сказать главный бутафор. – Меня никто по отчеству не величает.

А он действительно не Михаил, а именно Миша, подумала тогда Марина, ему так больше подходит. И сказала:

– Теплое у вас имя.

– Вот как, теплое? – засмеялся бутафор. – А у вас имя изысканное, благородное.

– Ой, вот уж чего…

Марина умолкла на полуслове. Благородное? Смешно, честное слово. Благородная дева Марина пасет козу и рвет траву для кур. Ищет маслята под залитыми солнцем янтарными соснами…

Тряхнув головой, Марина вернулась к реальности. Что это на нее вдруг накатило? Глупо.

– Мне Ольга все твердит про вашу работу, – сказала она. – А я даже не знаю, что делают бутафоры, что значит это слово.

– О! – восхитился Михаил. – Вы, значит, далекий от театра человек.

– Это уж точно, – согласилась Марина. – От театра я далека. В детстве бывала несколько раз в «Зазеркалье» и в кукольном, и все.

– Тогда у вас впереди множество абсолютно новых радостей, – серьезно сказал Михаил. – А бутафоры занимаются всем на свете.