Соблазнение на Коста-Рике

Он видел, как она сжала челюсти, сопротивляясь жестоким ударам его слов. Но она продолжала молча стоять. Его живот скрутился узлом, который, как он думал, никогда не развяжется, когда он медленно и четко произнес слова, которые, как он знал, причинят ей наибольшую боль.

— Тебе пора уходить, Скай. Ты мне больше не нужна.

«Ты мне больше не нужна».

Три недели, даже три дня назад эти слова оставили бы в ее душе шрам, который она скрывала бы годами. Это опустошило бы ее, определенно заставило бы ее бежать куда подальше, без сомнения, как и планировал Бенуа.

О, это было больно. Очень. Но недостаточно, чтобы заставить ее уйти. Потому что за последние несколько дней он открыл для нее дверь в новый мир.

Дверь, которую ей следовало открыть много лет назад. Он заставил ее по-настоящему взглянуть на себя. Понять, чего она хотела от жизни. Сейчас и в будущем. Ее желания не должны были быть связаны с желанием защитить своих сестер или с потребностью получить одобрение отца и его жены. Или с желанием быть замеченной своей матерью.

Никто никогда не заботился о ней так раньше. И именно это чувство позволило ей заглянуть за стены, которые Бенуа построил вокруг своего сердца, и сказать:

— Это ложь, Бенуа.

— Это правда, Скай, и ты выглядишь отчаявшейся.

— А ты испугался, — быстро ответила она, прежде чем его словесный удар успел оставить кровоточащую рану на ее сердце. — Помимо всего, ты просто трус. Потому что ты не доверяешь ни мне, ни Камилле, ни даже Ксандеру. Все дело в тебе. Вот почему ты исчезаешь в Коста-Рике без доступа к внешнему миру. Поэтому ты прыгаешь с невероятно высоких водопадов. Ты боишься снова зависеть от кого-то или нуждаться в ком-то.

— Не смей втягивать ее в это, — предупредил он. Он чувствовал дрожь во всем теле от нервного возбуждения.

Все или ничего — Скай поняла это в тот момент, когда сказала его семье, что любит его.

— Бенуа, с той ночи, когда сбежала твоя мать, ты так долго обвинял себя в том, что чуть не предал Ксандера. Ты держишь это в себе, как будто эта боль нужна тебе, чтобы ты не забывал, какой ты ужасный человек. Но ты был всего лишь ребенком, который хотел остаться с матерью, несмотря ни на что. То, что твоя мать ушла, произошло не по твоей вине. Она сама так захотела!

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Ты думаешь, я не знаю, как больно быть брошенным родителями, и не один раз, а снова и снова? Мой отец предпочитал свою новую семью мне при каждом удобном случае. Так что да, я знаю, о чем говорю.

Она хотела, чтобы он понял. Просто для себя. Теперь у нее было очень мало надежды на то, что она останется с ним. Но она хотела, чтобы он понял, что повлияло на решение, которое он принял. Хотя бы для того, чтобы помешать ему сделать то же самое в будущем.

Когда она на мгновение заглянула ему в глаза, то увидела в них непостижимую боль. Которая затем сменилась пустотой.

— Ты так отчаянно пытаешься наладить связь между нами, что докапываешься до наших самых глубоких ран, чтобы сравнить их? Я ушам своим не верю, Скай, сколько боли еще я должен причинить тебе, прежде чем ты просто уйдешь?

Тогда она поняла, что потеряла его. Глаза его были темны, челюсть решительно сжата. Он предпочел не видеть правду ее слов.

— Оставь кольцо себе, — сказал он ей. — Оно всегда предназначалось для Сомсов.

С трепещущим сердцем в груди она спросила:

— Ты знаешь, почему Кэтрин вернула кольцо Бенуа? Несмотря на то, что она любила его тогда и всю свою жизнь?

— Потому что она знала, что должна освободить его.

С этими словами он ушел и забрал с собой сердце Скай.

Бенуа не заботило, что пень, на котором он сидел, был влажным, и его штаны промокли. Он отпил еще глоток виски из бутылки. Прошло три дня с тех пор, как Скай уехала, и с тех пор почти постоянно шел дождь, как будто небеса наказывали его.

У него заболело сердце после того разговора с ней. Она заявила, что он прячет боль, которую ему нанесла мать своим бегством, под чувством вины. Хотя в произошедшем его вины не было. Казалось, Скай открыла дверь этой боли, глубоко спрятанной под чувством вины и угрызений совести, и попросила ее на выход. Бенуа начал понемногу прозревать.

Все это время он был сосредоточен на боли от предательства со стороны других и ни разу не подумал о маленьком мальчике, который пообещал не плакать. Никому не рассказывать. Выполнял ли он это обещание все эти годы? Сдержал ли он это обещание?

Его размышления прервались, когда он услышал мягкий хруст мокрых веток и понял, даже не оборачиваясь, что Ксандер нашел его.

— Уходи, — сказал Бенуа, не открывая глаз. — Уходи сейчас же, или ты пожалеешь об этом. На этот раз это не пустая угроза.

— Я никуда не уйду. Я не позволю тебе оттолкнуть меня. Не так, как в прошлый раз.

— Ты шутишь, что ли? Ты спал с Камиллой! Ты предал меня, — закричал Бенуа, отчаянно пытаясь напомнить себе, как Ксандер предал его. Потому что, честно говоря, он боялся, что на этот раз он сломается.