Соблазненная сенатором

― С каких это пор ты вошла в политику? И с республиканцем. Прискорбно. Старики должны знать, что ты тусуешься здесь… С Сенатором Роллинг Стоун? [ игра слов: популярный журнал, где было опобликовано фото сенатора ― «Rolling Stone», и его фамилия ― Stone. ― прим. ред.] Насколько это для тебя серьезно?

Гнев молниеносно пронесся по мне, и я в недоумении подняла на него глаза.

― Если ты решил задать вопрос, то очередь начинается вон там.

Он лишь указывает подбородком в сторону сцены.

― Ты же не в серьез. Это что-то вроде бунта? Бабушка с дедушкой будут разгневаны. Будет лучше, если ты скажешь политике ― adios.

― То, что я делаю, тебя не касается.

Черт, мой двоюродный брат ― гадюка, будет использовать это, но я не могу позволить ему. И не стану! Его слова, словно удар под дых, и мой пульс зашкалил. Наклонив голову в сторону от микрофона, я хочу раскусить его.

― Серьезно, что ты хочешь и почему ты здесь?

― Давай начистоту, ― отвечает он. ― Нолан пригласил меня.

Несколько людей вокруг нас фотографировались на память. Я прищурилась, тщетно пытаясь вспомнить. Я боялась, что Дин Нолан увидит меня с семьей и захочет упомянуть об этом, и именно поэтому я стараюсь не бросаться в глаза. Прямо сейчас мне необходимо охладить пыл своего кузена, если это возможно. Игнорируя Колина, я сосредоточиваюсь на человеке у микрофона.

― Вот наклейка на бампер, ― улыбаюсь я парню в очереди; и очередь из других людей ждет, чтобы задать свой вопрос Беннетту. Кивнув, я указываю на молодую леди, которая за перекладиной и одета в стиле «Голосую За Сенатора Стоуна», затем протягиваю ей микрофон.

Колин отступает, и я думаю, как хорошо, что он уезжает: но ― нет. Он встает позади меня и шепчет так, чтобы я слышала:

― Ты даже не выслушала меня, но ты знаешь, я ведь должен сказать свое слово. То, что ты здесь, разве не бунт? Агитируя другую предвыборную кампанию, если ты серьезно относишься к сенатору. Ведь бабушка с дедом оказывают кое-кому поддержку.

Если бы все было так просто. Я не могу позволить ему приблизиться хоть на дюйм к реальному «сенаторскому» вопросу, поэтому я заставляю себя улыбнуться. Засмеяться.

― Я делаю одолжение. Джон работает над одним материалом. Он снаружи. ― Я смотрю на Колина, убеждая его в своей точке зрения.

Я точно не собираюсь удирать отсюда из-за того что здесь мой кузен, но и не хочу, чтобы он оставался. У меня есть выбор и необходимость решить эту проблему с Колином: лучше раньше ― чем позже. Я передаю микрофон женщине в очереди, затем направляюсь в сторону своего кузена, хватаюсь за то, что могу сделать пока не грянула буря, после того как он побежит докладывать бабушке.

― Так что же ты намерен делать?

― В смысле?

Я делаю глубокий вдох, пытаясь контролировать желание придушить его.

― Для твоего же блага, тебе лучше не начинать распространять глупые сплетни о Джоне и его проекте с сенатором. Теперь, если не возражаешь, у меня есть работа, которую необходимо делать.

Черт возьми, я чувствую, как звенит сказанное имя Джона, когда я использую своего друга в виде приманки, чтобы сбить с реального следа Колина. Это был не мой план ― работать в округе Колумбия со Стоуном; но вдруг я вижу, что прошлые границы размываются. Связывающий нас вместе с Беннеттом план меняется, но не так, как мне бы того хотелось.

Я не могу объяснить или проанализировать ощущения, почему Беннетт так глубоко запал мне в душу, но что я знаю точно, что бы это ни было между нами, я не смогу это остановить. И я не собираюсь убегать просто потому, что это непривычно.

Люди из зала смещаются, бросая на нас косые взгляды. Колин берет меня под локоть, и уволакивает в заднюю часть коридора, за пределы слышимости окружающих.

― Джон обычный журналист. Никого не волнует некий папарацци.

Его голос жесткий, в свою очередь я становлюсь намного собраней и серьезнее.

― Ты действительно готов заявить об этом во всеуслышание? Потому что я ― нет, у меня не было намериний сообщать об этом! Ни бабушке, ни деду, раз уж на то пошло.

― Давай, поговорим снаружи, ― кивком и с рыком спросил он меня: ― Можешь?

― Минуту.

Бросив сумку со значками, наклейками и флагами, которые раздавала на столе, я направляюсь в сторону выхода. С каждым шагом, мой желудок опускается, будто в нем гаечные ключи. У меня есть, что скрывать. Насколько близко я сотрудничаю с сенатором, и как он обладает мною. Возможно, если Колин решит, что я все еще пишу для «Глобуса», он отступит. Оставит меня в покое. Пытаюсь найти причину, по которой я бы рискнула не только своим будущим, но и плести ложь за ложью, чтобы мой кузен остался ни с чем ― это становится для меня решающим, ― я хочу то, что предлагает мне Беннетт.