Соблазнитель

«Нет любви, Барбара, нет любви, – шептал я. – Существует только тонкая, как паутина бабьего лета, нить нашего полового влечения». Жизнь – это сон, как у Кальдерона, а сон есть жизнь, как у Шекспира в пьесе «Сон в летнюю ночь». Мы питаемся литературой, переваривая ее в наших прекрасных и бездонных внутренностях, мы говорим: «любовь», «ненависть», ибо нас так научили. Возможно, литература – это белая трость великого солнца, мы уже не в состоянии ничто назвать своим именем, все всегда для нас имеет другой смысл и другое измерение. На самом деле существует только наше воображение и литературная действительность. Мы давимся, глотая и переваривая кости наших предков, их наследие подпитывает наше самомнение. «О, что бы случилось, Натаниель, если бы ты мог коснуться всего, чего так страстно желаешь, – именно так писал Андре Жид в „Земной пище“. – Не ищи более прекрасного обладания». Любовь является вечным проклятием, потерянным раем. Что такое любовь, если за нее надо умирать, как умер за нее Христос? Это я был тем, кто трижды от нее отрекся. «Нет любви, Барбара, нет любви. Все, к чему мы прикасаемся своими грязными руками, должно умереть».

– Я вас сердечно приветствую, – многословно принял меня Иорг в своем довольно старомодно оборудованном врачебном кабинете. – Я рад, что вы приняли мое приглашение и, несмотря на расходы и неудобства путешествия, все же прибыли, чтобы познакомиться с нашей клиникой и литературной лабораторией. Мы уже много лет специализируемся в этой области. Когда-то клинику вел мой дед, потом мой отец, а сейчас я. Думаю, что и сын пойдет по нашим стопам. Вам нечего стыдиться своего визита. Здесь бывали знаменитые люди, не стеснявшиеся использовать наш опыт и нашу лабораторию. Думаю, что и для вас найдется какой-нибудь оригинальный и нигде до сих пор не описанный случай, который поставит вас в ряд серьезных писателей и удовлетворит тонкий вкус самых впечатлительных критиков. Мы добились больших успехов, дружище. Некоторые из наших учеников – признаюсь, удивительно способных – умело преобразуя наши знания, сумели удивить весь мир и навсегда записали свои имена в золотую книгу человеческой мысли. Кем, к примеру, оказался бы Франц Кафка, если бы не хорошо изученное нами дереалистическое[53] видение мира, свойственное людям, у которых имеются некоторые специфические и довольно известные заболевания?

Некоторые толстокожие психиатры пытаются лечить людей с таким видением мира при помощи инсулина, электрошоков и психотропных средств. Что за малодушие! Лечить Иосифа К., или героя «Замка» только потому, что у них дереалистическое видение мира? Нет, друг мой! Мы этих людей окружаем особой заботой и доброжелательностью, в чем вы сами сможете воочию убедиться. Огорченным родственникам, когда они приводят сюда близкого им человека, которому кажется, что за ним непрерывно следят, притесняют или гонятся, мы деликатно объясняем, чтобы они не волновались; ведь Иосиф К. испытывал точно такие же чувства, а он знаменитый персонаж, его историю можно найти в библиотеке любого культурного человека в мире. Или вот явление, которое носит название metamorphognosia corporalis, когда человек ощущает собственное тело либо его часть так, будто оно изменило форму, омертвело или отвалилось. Как же прекрасно умел его представить Бруно Шульц[54].

Озабоченных родственников мы всегда отсылаем домой, объясняем, чтобы они не лишали больных их величия, которое делает их похожими на литературных героев. Или явление так называемой dysmophobi’и при начинающемся шизофреническом процессе, когда у человека появляется чувство, будто лицо или другие части его тела подверглись деформации. Как раз на моем письменном столе лежит книга вашего необыкновенно способного писателя, который прекрасно изобразил это явление, написав: «Я почувствовал жжение правой части тела, вынул зеркальце и, взглянув в него, увидел, что половина моего лица превращается в морду акулы». Правда, это звучит гордо, дружище? Или явление так называемой деперсонализации, то есть чувство своей психической и физической чуждости. Толстокожие врачи всаживают больным уколы, а мы окружаем их вниманием и заботой, пока за ними не придет какой-нибудь достойный уважения автор и не возьмет в свое произведение, впоследствии получившее международное признание. Помню, сколько проблем мы имели с Казаном[55].