Соблазнитель

– Пора, Лара, время не ждет. Мы ведь Верку вдвоем не поднимем. Нет сил. Да и средств на то, чтобы Верку поднять, тоже нету. Тебе нужен сильный и добрый мужик. Тебе нужен, доченька, Ванька Аксаков.

– Зачем он мне нужен? – спросила Лариса.

– За тем же, за чем Переслени. Ты, Лара, похожа на драную кошку. Куда красота твоя делась? Не знаю. Наверное, твой вурдалак ее выпил. Один только Ванька и не замечает. Пока не прозрел, нужно брать за рога.

– О чем ты сейчас? – прошептала Лариса. – Какие рога? Речь идет о ребенке.

– Ей нужен отец. Без отца не подымем. А твой Переслени? Какой он отец?

Лариса молчала, сидела, понурившись.

– Ведь я наблюдаю, – сказала ей мать. – Ты даже сейчас об одном беспокоишься! «Как там Переслени? Где мой Переслени? С кем мой Переслени?» А что до ребенка, так ты же…

Она замолчала. Ребенок, предмет их тяжелого спора, явился из ванной в махровом халате и белом, с полосочками, полотенце, намотанном на голову, как тюрбан. Она появилась да так и застыла: высокая ростом, не ниже, чем взрослая, со взрослым лицом, искаженным гримасой не то сильной боли, не то раздражения.

– О чем вы тут шепчетесь? Ищете маме опять жениха? Или, может, нашли?

– Какого еще жениха? Не груби мне, – сказала Лариса. – Ты все-таки думай. Аксаков сказал, что пришли результаты. И мозг твой в порядке, и нет отклонений. Аксаков сказал: «Никаких отклонений».

Вера громко фыркнула:

– Ну, дядя Ваня! Надел ведро на голову, опозорил, теперь говорит: «Никаких отклонений». Тогда я пойду.

– Что-о-о? Куда ты пойдешь? – И Лина Борисовна встала со стула. – Куда это ты, не спросившись, пойдешь?

– Сиди, мама! Сядь! Ты же сделаешь хуже! Да сядь же ты, мама!

Лариса хотела ее оттолкнуть, но мать не владела собой.

– Любуйся! Вот он – результат! – И, схватившись рукою за левою грудь так, как будто желая себя подоить, как козу, вскричала она и заплакала хрипло: – Сто раз объясняли тебе, идиотке: «Смотри, дочь упустишь!» А ты – к мужику! Отец твой, покойник, тебя умолял…

– А! Ты о дедуле, бабуля? – спросила вдруг Вера. – А знаешь, что он ведь тебя не любил? Он мне говорил, когда мы с ним гуляли…

Зрачки у бабули расширились сразу.

– Что он говорил?

– Говорил: «Не люблю». «Бабулю твою не люблю», – говорил.

Лина Борисовна опустилась на стул и закачалась из стороны в сторону, как дерево, сломленное грозой, качается, прежде чем рухнуть на землю.

– Поплачь, легче будет, – сказала ей внучка. – И ты поплачь, мама. И ты натерпелась.

Она смотрела на них насмешливо, но голос ее потеплел, словно эти родные ей женщины были детьми, и ей, взрослой, умной, всего нахлебавшейся, сейчас было жаль их.

– Ты только не ври, – прошептала Лариса. – Не ври мне сейчас. Ты скажи, что с тобой?

– Со мной? Ничего. Спать ужасно хочу, – ответила Вера. – Контрольная в школе была. А потом я гуляла.

– Что значит: гуляла? И с кем ты гуляла?

– Гуляла, и все. Мне ведь скоро пятнадцать. Сегодня какое? Ну, да: через пару недель. Справлять-то мы будем? Давайте у папы. Пусть он мне дубленку подарит, а то…

– Я знала, что ты вся в него! Вся в него! Теперь вы меня мучить будете оба!

– Кому ты нужна, мама, чтоб тебя мучить? – устало вздохнула строптивая Вера. – Ведь я говорю, что мне лучше уйти…

Потная и растрепанная Лина Борисовна, которая вот уже лет сорок пять учила, как жить, всех подруг и племянниц, соседок племянниц, подруг их соседок и даже четвертую злую жену племянника Коли, который все время менял своих женщин, – потная и растрепанная Лина Борисовна вдруг изо всей силы обхватила Веру худыми руками и намертво, так, что сама задохнулась, прижала к груди.

– Сказала тебе: не пущу! Хоть убей! В ногах твоих буду валяться, топчи! Растила тебя и ночей не спала! И что? И сейчас спать не буду! Вот сяду у двери, и ты не уйдешь! А то, что дедуля меня не любил, так чем ты меня удивила-то, чем? Я знаю, что он не любил, ну и что?