Соблазнитель

– Я грязный. Позволь, я умось.

– Не стоит.

Тогда он бросался к ней и обнимал, обхватывал сзади, и руки дрожали. Спина была шелковой, очень горячей».

Коротко, но сильно, по-хозяйски, позвонили в дверь. Бородин посмотрел на Веру. Она ответила ему расширенным взглядом. Он открыл. На пороге стоял милиционер в сопровождении инвалида Погребного на костяной ноге, его жены и незнакомого человека в зимней ушанке.

– Пройти разрешите, – вежливо сказал милиционер, – сигнал поступил: непорядок у вас.

– Какой непорядок? – бледнея, спросил Бородин.

Милиционер увидел Веру.

– Вот эта, – сказал Погребной. – И дня не проходит. Все время здесь шастает.

– Моя ученица, – сказал Бородин. – Готовится в литературный.

– Ну прям ученица! – пропела Евгения.

– Хозяин квартиры кто? Вы? – негромко спросил милиционер. – Ваш паспорт, пожалуйста.

Бородин протянул ему паспорт.

– А ваш паспорт, девушка?

– Я паспорт с собой не ношу, не привыкла, – она закусила губу, – поэтому паспорта нет.

Евгения вскрикнула, словно была не женщиной в грязном и мятом халате, а птицей, внезапно подстреленной в небе.

– Так мы ж говорили… А вы нам не верите!

Милиционер поскреб подбородок.

– Вы чем занимаетесь здесь?

– Занимаемся? – Лицо его было застывшим, как маска. – Готовлю ее к поступлению в вуз.

– Кровать, разрешите спросить, почему у вас, так сказать, среди дня не заправлена?

– Живу в холостяцком режиме. Хочу отдыхаю, хочу ночь не сплю.

– Не вижу причины мешать. Занимайтесь. Но если еще раз поступит сигнал, придем и проверим.

После их ухода Андрей Андреич отошел к окну и вжался в стекло неподвижным лицом. Она накрутила пушистую прядь на свой очень тонкий и длинный мизинец.

– Ну, что ты молчишь? – прошептала она.

– Сама понимаешь.

– Ты бросишь меня?

Он ей не ответил. Стоял и смотрел, как гаснет закат, как темнеют деревья.

– Ты бросишь меня? – повторила она.

– Мне нужно побыть одному. Не сердись.

– Скажи, почему? Почему не со мной?

– Ну, нужно, и все.

– Не бросай меня, слышишь!

– Не брошу.

– А знаешь, – шепнула она, – ты больше меня не увидишь.

– Увижу.

Глава V

Тогда она хлопнула дверью. Он видел, как Вера бежала к метро. Ее волосы еще выделялись своей желтизной среди всего серого, темного, грязного.

Бородин выключил компьютер и задернул занавеску. В комнате стало почти темно, как будто наступил вечер.

Мне хочется домой, в огромность
Квартиры, наводящей грусть.
Войду, сниму пальто, опомнюсь,
Огнями улиц озарюсь…[6]

Он бормотал эти строчки и чувствовал, что страх, стиснувший его изнутри, постепенно утихает. Но как только строчки оборвались, страх вернулся и принялся нарастать с неудержимой силой.

«Войду, сниму пальто, опомнюсь, огнями улиц озарюсь…»

Перед этим страх отступает. И неважно, что не он это написал, а другой человек. Какая разница, кто посадил дерево, если оно каждую весну покрывается остро пахнущими листьями, от которых склеиваются пальцы и молодеет душа? Бородин закрыл глаза и увидел самого себя, открывающего ключом дверь квартиры на Тверской и входящего в уютную темноту, слабо поблескивающую стеклом книжного шкафа и люстрой, которую так удачно купила генеральша. Теплые и вкусные запахи этой квартиры охватили его, как ветер, летящий из близкой деревни, охватывает человека, и тот всем нутром и всей кожей вдыхает, как радостно пахнет сырая земля, как тянет парным молоком из коровника и как сладкий запах дешевых духов плывет с танцплощадки, где эти духи, настойчивые, как голодные женщины, осиливают даже водочный запах.

У Елены был легкий, приветливый характер. И жили они хорошо и любовно. Тело ее было такой белизны, что ночами, когда мелкими искрами разгорался снегопад за окном, фрагмент ее нежной щеки или локоть казались сгущением этих же искр.

Он знал, что ничего нельзя вернуть: ни прежнего себя, ни Елену, ни снега за окном. Потому что существует не одна смерть, как думают люди, а множество малых смертей. И прежняя славная жизнь умерла, сгорела внутри его дикой любви и пеплом покрыла кровать, на которой лежал он в обнимку с растрепанной школьницей. А сегодня, оскорбленная и заплаканная, вздыбив свою рыжую шерсть, как кошка, на которую плеснули кипятком, убежала школьница. Он не бросился догонять ее и не стал успокаивать и просить вернуться. Была раскаленная страсть к ней. И долго. Но вдруг стала гаснуть, как пена морская, впиталась в шершавый колючий песок.