Соблазнитель

А лето все шло, продолжалось, сияло, и каждая плоть – от кузнечика до огромной распаренной женщины в шляпе – должна бы была ликовать, упиваться и этим сияньем, и этим теплом, а вот почему-то все не получалось. Более того, внутри благодатного тепла с особенной скоростью размножались угрызения совести и подозрения, которыми изуродована и жизнь отдельного человека, и жизнь всех на свете людей. Угрызения совести и подозрения выползали друг из друга и, освещенные ярким летним солнцем, тяжело передвигались внутри простодушного воздуха, ища, где бы впиться покрепче, кого бы ужалить, кого прокусить. И мало кто мог устоять перед ними.

Прошло несколько дней. Бородин ждал, что она позвонит, но Вера не звонила. Из редакции толстого журнала его тоже не беспокоили. Он думал о Вере не так, как он думал о ней еще пару дней назад. Прежде любая мысль о ней вызывала в нем острый спазм того блаженства, которое он испытывал с нею. Теперь острота притупилась, зато в душе его, как это бывает внутри увлажненной оттаявшим снегом земли, сплелись размягченные корни, и вскоре сквозь сетку дождя и тумана отчетливо выросло дерево.

«Почему мне ничего не нужно сейчас? – думал Бородин, лежа на своей неубранной кровати в комнате, раскаленной от солнца сквозь задернутые занавески. – Ничего и никого. Точно так, как было, когда они умерли: сперва отчим, а потом мама. Я почти ничего не помнил. От отчима остался запах водки и рвоты. А от мамы – какой-то пудры. Я боялся только армии, но у меня нашли туберкулез и отправили в лечебницу. В лечебнице было хорошо и неловко, начались женщины. Антон приводил к нам в палату свою девушку, и они устраивались между его и моей кроватью. А девушка кашляла, и когда дело подходило к завершению, кашель ее становился собачим лаем, дыхания ей не хватало. А моя женщина была старше и всему меня научила. Я хотел только одного: знать, как это делать. Потому что это придавало смысл жизни и делало ее острой. – Мысли его начали перескакивать на другое. – А сейчас? Сейчас я не знаю, на что опереться. С Леной было хорошо, потому что Лена сильнее меня. Она так дорожила мной, что, как огня, боялась своей силы. И ведь это она выгнала меня, а получилось, как будто я ее бросил. Она знала, что сам я никуда не уйду, – он рывком сел на кровати. Крупный пот заливал его лицо гуще и солонее, чем слезы, – стыдилась меня. Да, стыдилась. А эта?»

Он вспомнил молочную ванну. И то, как Вера сидела, кудрявая, мокрая.

«Я хотел ее. Вот и все. Какая там к черту любовь! Увидел, как она вошла в класс, и меня прихлопнуло. – Бородин опять лег, накрыл лицо подушкой. – Хорошо, что здесь никого нет. Слава Богу».

И вдруг все лицо его сморщилось.

«Стыдно! – он снова вскочил. – И с этим стыдом жить нельзя. Вот сяду в троллейбус и вдруг встречу их. Куда же я спрячусь? А некуда прятаться».

Он пошел в кухню, шумно наглотался теплой водопроводной воды и устроился на кровати в прежнем положении.

«Мне хочется домой, в огромность… Интересно, когда он это написал? Когда у него была и семья, и любовница? Или когда любовницы еще не было? – Было так стыдно, что он говорил вслух с самим собой и даже жестикулировал. – А я-то хорош! Таиланд тут устроил!»

Маленькое и круглое лицо Васеньки с персиковыми щеками и глубокими нежными ямочками на этих щеках вспыхнуло в полутьме.

«Да, я тут устроил Таиланд. А вот подрастет моя Васька… Придет взрослый дядя и скажет: «Какая красивая девочка!»

Он подошел к окну и отдернул занавеску. Заходящее солнце блеснуло прямо в глаза.

«Да тихо же! Тихо! – сказал Бородин, обращаясь не к солнцу, а к окнам, горящим напротив. – Пока что пришел идиот с костылем. Пришел и ушел. Все очень логично: моя ученица. Комар не подточит… И все. Это нужно забыть. Вернуться домой. Елене сказать, что одумался. Точка».

Ему вдруг до тошноты захотелось смеяться, но он сдержался.

«Ни денег, ни даже приличной работы. Один только секс да любовь, да и те…»

Он обхватил себя крест-накрест голыми и сильными руками. Прикосновение горячих рук к собственной коже вдруг возбудило его, как будто бы Вера прижалась к нему и тут же отпрянула.

«Я завтра поеду к Елене на дачу и все ей скажу. И так будет лучше для всех».