Ее мечты снова вернулись, обогащенные новыми красками. Танцевать с мужем на чудесном балу, вернуться домой к их подрастающему ребенку, вместе радоваться тому, как с годами он хорошеет и умнеет.
«Красивая мечта. Только не забывай: в отличие от других женщин тебе необходимо вовремя опомниться».
Это была правда. Женщины с тайнами за плечами никогда не получают в награду яркую, сверкающую, такую желанную новую жизнь.
Она снова посмотрела на Эйдана. И таким женщинам не может достаться мужчина, который воплощает в себе все лучшее, доброе и правильное. Он – идеал всего, о чем она мечтала и чего никогда не сможет иметь в реальности. Он бы ужаснулся, если бы узнал обо всем, что ей приходилось делать. Такая спутница жизни ему совершенно не нужна.
Эйдан заглянул в потемневшие глаза Мэдлин и напряженно застыл. В ее взгляде светилось столько всевозможных мыслей и чувств! Эти потемневшие карие глубины скрывали очень многое. И, как всегда, он ощутил магнетизм ее тайн, окутывающих ее жизнь.
Как узнать все то, чем она отказывается с ним делиться?
Снова вспомнив о своем намерении найти подлинную Мэдлин, он решил, что настало время задать ей несколько вопросов.
Эйдан оперся на руку и, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, спросил:
– Ты собиралась завести детей со своим мужем?
Она отвела взгляд и ответила:
– Не всегда можно получить то, чего хочешь.
Опять недоговоренности. Решив быть настойчивым, он подался вперед:
– Когда вчера ты собралась уйти из дома, куда намеревалась отправиться?
– Просто решила уехать. В Лондоне жить невозможно…
– Тот человек…
Тут Мэдлин взглянула на него – посмотрела прямо ему в глаза.
– Он не должен тебя интересовать, Эйдан. Тебя не касается все, что со мной было после того, как ты меня оставил.
Тут была доля правды.
– Я не знал своего отца! – неожиданно признался он. «Боже, что я делаю?» Но продолжал говорить, изливая ей всю душу: – Он был намного старше моей матери, которая стала его третьей женой. Он умер, когда я был еще меньше Мелоди. Пока я рос, я видел мать не больше нескольких минут за вечер. Когда я цеплялся за нее, она отрывала от себя мои пальцы и отталкивала к няне. Чтобы быть с ней рядом, мне пришлось научиться скрывать свои желания.
Ее глаза чуть округлились от этой неожиданной откровенности, но она ничего не сказала – только чуть кивнула, как бы поощряя рассказывать дальше.
– Если я ломал игрушку, ее тут же заменяли, не спрашивая, нравится ли мне она по-прежнему. Я не подозревал, что мог иной раз возразить, не согласиться. – Он качнул головой. – Сегодня, когда ты знала, что сказать Мелоди, как ее утешить… – Эйдан горестно развел руками. – Я был потрясен. Не думаю, чтобы это где-то было записано
что все люди умеют обращаться с детьми, а мне просто забыли об этом рассказать.Она чуть улыбнулась, покачав головой:
– Если на сей счет существует какой-то катехизис, то меня тоже оставили в неведении. – Она опустила глаза и расправила юбку. – Ты любил мать, когда был маленький?
Эйдан пожал плечами:
– Я помню, что отчаянно хотел ее любить. Но кажется, она так и осталась для меня незнакомой женщиной. Даже сейчас мы чаще обсуждаем политику или светские новости, а не что-то личное.
Он снова перевел взгляд на Мелоди.
– Я не хочу растить девочку так же. Ей незачем становиться похожей на меня.
– На тебя, каким ты был раньше?
Когда Эйдан снова повернулся к ней, то встретил полный сочувствия взгляд. Он не сразу решился ответить, но Мэдлин терпеливо ждала, рассеянно наматывая на палец нитку.
«Если ты хочешь, чтобы она тебе открылась, то, возможно, начать надо тебе».
– Я вырос в доме, где были одни женщины. Возможно, некоторые сыновья стали бы баловнями, окруженными обожающими родственницами, но в Бланкеншипе дела обстояли иначе. Я рано понял, что хорошие мальчики не бегают, не кричат и не приносят в дом грязь. Словом, ведут себя как паиньки.
Леди Бланкеншип была королевой, а все остальные – ее почтительными и верными придворными. Она редко снисходила до того, чтобы кого-то выделить, заметить, и потому челядь старалась ей подражать.
Ему было очень одиноко.
До того дня, когда деловито собрали его вещи и быстро отвезли в школу. Он даже не успел встревожиться, и потому вышел в тот день из кареты, сохраняя свои привычные сдержанность и настороженность. И попал в хаос.
– В школе были мои сверстники – они бегали, кричали, играли. На первый взгляд это был рай. Пока не выяснилось, что я понятия не имею, как быть настоящим мальчишкой. Я был слишком опрятным, и потому меня назвали чистюлей. Я был слишком серьезным, и меня сочли занудой. И что самое печальное, я был слишком осмотрительным, и потому меня открыто называли трусом. К счастью, я был достаточно рослым, чтобы меня не задирали, но против насмешек оказался бессилен.
Он только сильнее замкнулся, что подкрепило создавшееся о нем впечатление.
Его спас Джек. Веселый, добросердечный Джек повал ил Эйдана на газон и для начала защекотал до икоты. А потом он отпустил его и, широко улыбаясь, объявил: «Я так и знал, что ты не деревянный!»