– Сынок, страдает не только Мейер. Твое сердце тоже болит и ноет, и она знает это. Но и ей, и тебе будет еще больнее, если ты перестанешь играть. Ты же сам это понимаешь.
Я киваю, но меня мучают и другие вопросы:
– А насчет тренера что? Как я смогу спокойно вести игру, зная, что он поблизости? Да я и так еле сдерживаюсь, чтобы не прибить его к чертям собачьим.
– Тогда уничтожь его своими поступками. Видит Бог, ты в десять раз выше его, сын.
Резко выдохнув, опускаю голову, но отец берет меня за подбородок и заставляет поднять.
– Ты… – В глазах его стоят слезы. – Ты наш сын, а теперь ты стал настоящим мужчиной. Любые родители будут гордиться таким. И ты покажешь этому ублюдку, чего стоишь. Сейчас ты немного отдохнешь, а потом сядешь в этот пикап, вернешься и сделаешь то, к чему ты стремился и готовился всю свою жизнь. Сначала покажешь всему миру, кто ты такой, а затем продемонстрируешь то же самое этому подонку. А мы будем рядом, я и твоя мама. – Голос его срывается. – Независимо от твоих действий, от твоих желаний и нужд, мы всегда будем на твоей стороне. Всегда.
Я знаю, они будут рядом.
Мои родители.
Они в меня верят.
Киваю, переводя взгляд с мамы на отца и обратно.
У меня все получится.
Я сделаю это для них.
Для нее.
Для себя.
Мне надоело жить под чужим влиянием. Невыносимо… Все, что у него есть против меня, – это подписанный мною договор, причем подписанный под его нажимом. Я согласилась принести жертву, потому что испугалась потерять своего ребенка. Мне пришлось отказаться от парня, которого люблю всем сердцем, чтобы Томас Рид, человек, за которого я по глупости вышла замуж, не смог забрать мою дочь.
Но больше никаких жертв. Я не могу жертвовать своим будущим и будущим Бейли. После рождения дочки я нуждалась в деньгах, а значит, в поддержке Рида, и он знал об этом. Уверена, мы оба ненавидели эту ситуацию. Если бы я ушла сразу, как только поняла, с каким уродом связалась, мне бы пришлось бросить учебу, потому что я не смогла бы потянуть самостоятельно оплату за обучение, сколько бы подработок ни взяла. Уйти от него означало заживо закопать себя, но почему должна страдать Бейли? Моя девочка заслуживает большего. Я была вынуждена согласиться на то немногое, что Рид предложил мне, и даже нашла утешение в том, что у ребенка будет безопасное место, которое условно можно назвать домом. Через два года, которые не отложатся в памяти малышки, я окончу университет и смогу самостоятельно дать ей все, что необходимо. Мы будем свободны от Томаса Рида, и она, я надеюсь, никогда не узнает о ненависти в его сердце.
Так же, как и он никогда не узнает о боли, которую причинил мне. Ему все равно, к чужой боли он нечувствителен.
У меня закружилась голова, когда он пообещал положить мир к моим ногам, а вместо этого он попытался сделать из меня придверный коврик. Но сквозь боль приходит облегчение, а если пестовать в себе чувство вины, что я сама виновата во всем, боль будет бесконечной.
Но все, хватит. Томас Рид мне больше не нужен ни в каком качестве.
С этой мыслью, высоко подняв голову, вхожу в его кабинет.
Он вскидывает голову и вскакивает со своего места, но замирает, когда я с грохотом бросаю сраный ноутбук, подаренный им, на стол.
– Умом тронулась? – Он сверкает глазами. – Наверняка видела, как автобус команды загружался у входа. Тебя тут и близко быть не должно.
Делаю глубокий вдох и говорю:
– Я ухожу.
Зрачки сужаются еще больше.
– Что значит «ухожу»?
– С меня хватит. Работы, университета и всего прочего.
– Решила бросить учебу?
– Перевожусь. Во Флориду.
Он удивлен, но не более. Вероятно, считает, что это пустая угроза с моей стороны.
– Что-о? – растягивает он.
– Да-да, перевожусь. Поскольку ты,
Рид прищуривается.
– Я не буду отправлять чеки по почте через всю страну.
– Они мне и не нужны.
– Я не собираюсь подписывать никаких документов о разводе.
– Что ж, я могу подать на тебя в суд.
Он выдвигает вперед подбородок.
– А ты не забыла, что речь идет о…