Собольск-13

Бульдозеры, скреперы, экскаваторы рыли землю, как гигантские кроты. Землю предков. Хорошую землю. При Андрее Сергеевиче любопытства ради Владлен замерил слой чернозема. Метр с четвертью. Чернозем берегут, снимают отдельно, самосвалы увозят в тепличное хозяйство, — есть и такое на заводе, — и в новый парк. Молодежь, комсомольцы, — а есть ли на заводе немолодежь и некомсомольцы? — собираются осенью рассаживать парк. Земля понадобится на подсыпку, ее запасают. А пасечник болтал: бесхозяйственность. Используется все так, как положено. Болтун ты, пасечник, и больше ничего!

Из четырех действующих корпусов один особенно шумен. Грохает там так сильно, что вздрагивает земля под ногами. Мукомол — не металлист и не электрик, — однако разобрался: заготовительный корпус. Куют, штампуют, режут металл. Три остальных корпуса — тихонькие. Инженерный корпус с лабораториями. Механообрабатывающий корпус с вспомогательными и ремонтными службами. И чистенький, почти бесшумный сборочный корпус: оштукатурен, побелен, озеленен. Сразу видно, что пользуется особым расположением руководства. Еще бы! Последний передел. Тут рождалась она, продукция. Тут выполнялся план — святое дело для любого хозяйственника…

Что это? Кажется, задремал. Однако, как хочется есть. Надо пойти в столовую, пока ее не закрыли.

Андрей Сергеевич сел. И вздрогнул: совсем близко, рядом стучали. К окну прильнуло лицо девушки. Что-то знакомое… Да это же Наденька из бюро пропусков. Он подошел, открыл окно.

— Андрей Сергеевич, извините. Вас очень просят прийти во Дворец культуры.

— Меня? Не ошиблись? Что-то не так…

— Все так. Владлен Петрович просил. Пожалуйста, не задерживайтесь. Вас ждут.

Ждут? Что он еще там придумал?

22

Так вот: Андрей Сергеевич стоял на трибуне ярко освещенной сцены. Ему все еще не верилось, что это он, а не кто-нибудь другой стоит здесь. И что это он, а не кто-то другой рассказывает о прошлом здешних мест. И это его, а не кого-нибудь другого слушает молодежь. Слет ударников коммунистического труда. Потомок бывшего владельца этих мест выступает перед ударниками коммунистического труда. Необыкновенно, не правда ли?

Когда Андрей Сергеевич пришел во Дворец культуры, Владлен увлек его в кабинет директора и сказал, что он тут посоветовался с товарищами, и они решили предоставить ему минут двадцать-тридцать времени для рассказа о прошлом этих мест.

— Живем здесь и почти ничего не знаем, как было все раньше, как тут жили люди.

Андрея Сергеевича удивило предложение. Он полушутя, полусерьезно спросил, почему именно его, сына капиталиста, нужно выпускать на трибуну слета?

Владлен как будто даже немного рассердился:

— А вы не считаете, что излишне кокетничаете своим происхождением? Теперь-то вы ведь не капиталист, и даже, насколько знаю, не тунеядец и не стяжатель. Короче говоря, пятнадцать минут на подготовку, собирайтесь с мыслями — и на трибуну.

— Но о чем же я должен рассказывать? Мне было всего двенадцать лет, многого не помню, многого не знал.

— Того, что знаете, вполне достаточно для сопоставления. У меня в кабинете вы отлично сопоставляли прошлое и настоящее. Помните?

— Стоит ли, Владлен Петрович?

— Очень даже стоит. Всему заводу известно, что приехал сын бывшего хозяина. И мы его не покажем народу? Умно ли будет, Андрей Сергеич? Сами того не подозревая, вы являетесь свидетелем тех социальных перемен, которые произошли за время революции.

— Уж если свидетель, тогда, что же, приходится соглашаться.

Но Андрей Сергеевич не послушался Владлена, не стал собираться с мыслями и даже не сделал себе наброска выступления: не хотелось, да и не было под рукой ни бумаги, ни карандаша. Все время просидел за кулисами в каком-то древнем, потертом, но очень удобном кресле. Все разгадывал, а не из отцовского ли оно кабинета, и никак не мог припомнить, было ли там что-нибудь подобное или не было.

А когда вышел на трибуну, пожалел бесполезно потраченные минуты. Перед ним в партере, амфитеатре и на балконе откровенным любопытством светились сотни молодых лиц. Неподалеку в ложе были и пожилые люди. Узнал среди них и хозяйку гостиницы — Евдокию Терентьевну. И Андрею Сергеевичу захотелось сказать что-нибудь действительно большое, важное.

Покашляв, он сказал, что приглашение выступить на слете получил полчаса назад. Подготовиться не успел и говорить, вероятно, будет сумбурно. Он даже не знает, с чего начать…

— Ничего! — подсказал ободряюще светловолосый паренек из третьего ряда. — Вы с Адама…

— С Адама, так с Адама, — тотчас согласился Андрей Сергеевич, как-то сразу обретя нужное спокойствие. — Под Адамом, я полагаю, подразумевается мое детство.

Он начал с детства: какая была семья, как жили. Слушали внимательно, и Андрей Сергеевич подивился проницательности Владлена: все, что говорил, было этим ребятам и девчатам внове. Рассказал, какие мысли пришли ему в голову, когда он бродил по родному дому, в котором сейчас живут заводские девушки. Ведь вот же, было время, когда в этот дом не допускалось так называемое простонародье. Так сказать, дискриминация…