Собольск-13

Саше в темные стекла было видно все, что делалось в зале. Он видел, как Юля, ковыляя, возвращалась на место, повернулся лицом к танцующим и, убедившись, что больше ей никакая опасность не угрожает, снова отвернулся к окну.

Все это не ускользнуло от взгляда Андрея Сергеевича. Ему было немного досадно, что оказался так неуклюж и все видели, как он отдавил ногу партнерше, и теперь, наверное, втихомолку посмеиваются.

— Шли бы вы, Юля, к Саше. Он совсем заскучал.

— Он не скучает, а злится. Пусть его! — бодро сказала Юля. И двух минут не прошло, как жалобно блеснула глазами и попросилась: — Так я пойду, Андрей Сергеич? Вы не обидитесь?

— Какие могут быть обиды? Идите, идите!

Саша Градов видел в стекле, что к нему подходит Юлия, но не обернулся, только начал ногтем колупать замазку в раме.

— Злюка! — сказала Юля. — Ну, чего рассердился?

— Во-первых, я не рассердился. Во-вторых, бросать меня посреди зала — это хорошо, да?

— Мне было интересно задать Потанину некоторые вопросы, — сухо ответила Юля и тоже взялась за замазку, только на другой стороне окна. — Что тут такого?

Теперь они колупали окно в четыре руки.

— Нашла мудреца спрашивать. Ничего особенного в нем нет.

— Симпатичный дядька. Я с ним хорошо поговорила.

— На здоровье! — сказал Саша.

— Вот злюка, беда мне с тобой! — И вдруг, забыв о размолвке и обо всем, схватила друга за руку: — Сашка, Сашка! Смотри, кто пришел! Эдька!

К Андрею Сергеевичу направлялся невысокий парень.

— Явился, — пробурчал Саша. — Так и знай что-нибудь да выкинет.

Он не отдернул руки и тоже, по-видимому, забыл о размолвке.

25

Эдик был не очень привлекателен внешне — испитое длинное личико озаряли широкие, какие-то испуганные глаза. Усы росли плохо, но Эдику, видимо, очень хотелось их отрастить, и на верхней губе топорщилась в разные стороны редкая серая щетина. Волосы не стриг он давно, и голова походила на боксерскую грушу, поставленную тупым концом вниз. Одет он был так, как одеваются некоторые молодые парни в больших городах, под запад, — в кричаще яркую рубашку навыпуск и чрезмерно узкие брючишки, которые делали его и так тонкие ноги еще более хлипкими и кривыми.

Пробравшись к Андрею Сергеевичу, он стал перед ним и осмотрел его непостоянным, скользким взглядом — посмотрит, вильнет глазами и опять посмотрит. С минуту разглядывал и не говорил ни слова. Это было, по меньшей мере, невежливо, и щуплый парень сразу не понравился Андрею Сергеевичу.

— Извиняюсь! — озабоченно и деловито проговорил Эдик и ухватил Андрея Сергеевича за руку. — На пару слов. — Он потянул Потанина к открытой двери в темный зрительный зал. — Давай отойдем. Лады?

Андрей Сергеевич резко выдернул руку:

— Подождите, молодой человек. В чем, собственно, дело?

Ладонь у Эдика была потная, и Андрей Сергеевич, сунув свою руку в карман, вытер о подкладку.

— Малявкам нечего знать про наш разговор. Понято? — торопливо, поминутно оглядываясь, говорил Эдик. Он даже старался своей тщедушной фигурой заслонить Андрея Сергеевича от тех, кто был в зале. А через его плечо Андрей Сергеевич видел, что на него опять начали любопытно поглядывать, как тогда, когда он танцевал с Юлей. — По секрету мне с тобой потолковать надо. Понято?

Старался он и говорить, и держать себя уверенно, твердо, а в больших глазах светилось какое-то голодное ожидание. На тонких мальчишеских пальцах желто блестели кольца: не то медные или латунные, не то и в самом деле золотые. Два из них были гладкие, из тех, что называют обручальными. Женат ли парнишка? Мало вероятно.

— На кольчики зыришь? Держим марку, будь здоров! — Он самодовольно улыбнулся, не скрывая, что доволен вниманием, оказанным его украшениям. — Слушай меня, пахан! Малявки толкуют, будто ты с той стороны прибыл. Верно?

— Не понимаю. — Кольца почему-то успокоили Андрея Сергеевича: наверное, какой-нибудь безобидный чудачок. Хватил зарубежной заразы и воображает себя лихим парнем. — Не понимаю. Какой такой другой стороны?

— Чего тут не понимать… Оттуда, из-за границы. Понято?

— Ах, вот что! — Стало немного смешно: опять какая-то небылица. Откуда она взялась? Сам придумал? Или сбрехнул кто-нибудь недобрый? Надо бы как-то выяснить. И Андрей Сергеевич спросил небрежно и равнодушно: — С какой стороны это тебя интересует, малыш?

Эдик вздохнул с облегчением. Его лицо посветлело: дядька что надо, дело понимает.

— Приобрести кое-что хочу у тебя. Понято? — Эдик цыкнул сквозь зубы тонкую струйку слюны и растер на паркете острым, как шило, носком ботинка.

— Понять-то понято, — медленно и задумчиво проговорил Андрей Сергеевич. — Хотелось бы только знать, что именно…

— Все, что имеешь, — вскинулся паренек. — Мне одеться надо, оригинально чтобы, не так, как все. Жить хочу на всю железку, с огоньком. Года-то уходят.

«Года-то уходят», — эк ведь сказанул. Сколько ему лет? Шестнадцать? Восемнадцать? А что? Может быть, и в самом деле очень дряхл — и другой цели в жизни, кроме как тряпок заграничных, и не знает? Бывает такое. Встречалось.

— Выходит, другие не оригинально одеваются? Не красиво?