Собор

А в верхнем ярусе происходит великолепная сцена взвешивания душ, где архангел Михаил с развернутыми крыльями держит тяжкие весы, при том с улыбкой лаская ребенка, сложившего руки крестообразно, меж тем как дьявол с козлиной головой и усмешкой фавна поджидает, готовый поддеть дитя на вилы, если архистратиг отступится от него; за спиной же у этого стерегущего демона проходит процессия осужденных. Тут в аду нет никаких церемоний, что соблюдаются в Шартре, где духи зла с уклончивой обходительностью тихонько толкают перед собой некоего монаха; тут жестокость во всем своем ужасе, тут самое низкое насилие, уже без всякой комической стороны, что иногда проявляется в подобного рода потасовках. В Бурже слуги проклятого владыки работают вовсю: вот черт с мордой хищного зверя и человеческой физиономией на толстом брюхе колотит отбивающегося со скрежетом зубовным бедолагу, а хвостом, на конце которого змеиная голова, кусает ему ноги; вон другой палач, мохнатый и рогатый, отрывает осужденному ухо крюком; а вон еще одно чудище с курносым носом, отвислыми грудями и человеческой маской на висящем животе, с крыльями, сходящимися возле промежности, обхватило руками инока и кидает его головой вперед в котел, стоящий на запрокинутой пасти дракона; еще двое слуг Сатаны раздувают угли под этим котлом… Там уже кипят две фигуры, символ злословия и символ разврата: монах и женщина; они скорчились и плачут — одному огромная жаба отгрызает язык, другой выедает лоно.

С противоположной стороны все иначе: толстощекий ангел забавляет младенца, с улыбкой подсаживает его на плечи товарищу, а веселый малыш протягивает ему ветку; за ним неспешно тянется процессия святых — жена, король, отшельник; апостол Петр ведет их к крыльцу перед домиком, где сидит старый Авраам, растянув передник, полный ликующих головок: спасенных душ.

И, припомнив облик Михаила и ангелов его, Дюрталь убедился: это братья святой Анны, святого Иосифа, ангела с Царского портала в Реймсе; все тот же странный образец, то же молодое, но старообразное лицо с носом уточкой и острым подбородком — впрочем, пожалуй, более пухлое, не такое угловатое, как в Реймсе.

Это фамильное сходство, это близкое подобие позволяли думать, что одни и те же ваятели, а может их ученики, работали над скульптурами шампанского и беррийского соборов, но не босского, где вовсе не встречается аналогичных типов; впрочем, между другими статуями с северного портала в Шартре и некоторыми персонажами иного рода с реймсского фасада сходство поразительно.

Предположить можно все, но ни одна гипотеза не имеет шанса точно подтвердиться: ведь мы никогда не найдем никаких сведений о мастерских скульпторов того времени, подумал Дюрталь, переходя к левому боковому проходу соборного портика, который посвящен мученикам.

Там в дверном проеме бок о бок обитали святой диакон Винцент Испанский^{101}, святой епископ Дионисий, святой священник Пиат и святой воин Георгий — все жертвы завистливой жестокости неверующих.

Святой Винцент в длинном одеянии сокрушенно склонял голову на плечо. Он, размышлял Дюрталь, был казнен по-кулинарному: ведь, если верить Золотой легенде, его тело скребли стальными гребнями так, что вылезли наружу кишки, но это была еще только закуска к страданиям; потом повара поджарили его на решетке, нашпиговали гвоздями и облили подливкой из собственной его крови. Он же оставался бесстрастен и, подгорая, лишь молился. Когда он испустил дух, его мучитель Дакиан велел бросить тело в поле, чтобы мученика сожрали дикие звери, но один ворон стал возле него на страже и клювом отогнал волка; тогда Винценту привязали мельничный жернов к шее и бросили в море, но он выплыл к неким благочестивым женам, которые и похоронили его.

Святой Дионисий, первый епископ Парижский, был брошен на растерзание львам, но львы отошли от него; тогда его вместе со святыми Элевферием и Рустиком обезглавили на Монмартре. Ваятель представил его не держащим свою голову, как обычно, а воздвиг статую во весь рост с посохом и митрой; он не смиренно скорбит, как его сосед, испанский диакон, а стоит прямо, властно подняв руку, быть может, не для благословения, а для назидания верующим. Перед образом этого писателя, чья краткая книга занимает столь важное место в ряду мистических творений, Дюрталь задумался. Этот святой, если известный том действительно принадлежит ему, первым среди авторов-боговидцев проник за небесные пределы и сообщил людям некоторые подробности о том, что там происходит. Вопрос о порядке ангельских чинов восходит именно к нему: ведь именно он открыл распорядок небесных воинств, ту иерархию, которой люди подражают, а преисподняя пародирует. Он был как бы курьером между небом и землей; он исследовал уделы Божьи, как позднее святая Екатерина Генуэзская исследовала области Чистилища[70].^{102}