Читаем Собор полностью

Впрочем, кто и был главными терапевтами того времени, как не святые? Все хвори, от которых не могли помочь ни доктора, ни знахари, поверялись их попечению; некоторые даже считались специалистами, и болезни, от которых они исцеляли, носили их имена. Подагра звалась болезнью святого Мавра; проказа — болезнью праведника Иова; рак — болезнью святого Эгидия; хорея — болезнью или пляской святого Вита; простуда — болезнью святого Авентина; приливы крови — болезнью святого Фиакра; всего и не вспомнишь.

И другие праведники прославились избавлением от недугов, за помощью при которых к ним прибегали. Святая Геновефа целила отравление спорыньей и глазные болезни; святая Екатерина Александрийская — мигрень; святая Регина — постыдные болезни; святой Варфоломей — судороги; святой Бенедикт — рожу и каменную болезнь; святой Луп — боли в кишках; святой Губерт — бешенство; святая Апполония, статуя которой имеется в капелле больницы Евангелиста Иоанна в Брюгге, обвешанная, прошений ради, четками из восковых зубов и зубных корней, помогала от зубной боли и воспалений лицевого нерва; и сколько их еще!

Если учесть, пришел к выводу Дюрталь, что в наше время медицина, как никогда, стала сплошным заблуждением, неясно, почему бы не вернуться к лечению молитвой, к древним мистическим панацеям. В иных случаях святые заступники отказывают нам в исцелении, но они хотя бы не сделают нам хуже, поставив ложный диагноз и прописав вредное лекарство; да если бы медики и не были невеждами, что пользы от них, когда и полезные медикаменты все поддельные?

<p>XVI</p>

Настал день собирать чемодан и отправляться на вокзал вместе с аббатом Пломом.

Дюрталь нервничал, считал часы; ему не сиделось на месте; чтобы убить время, он вышел погулять, но тут начался дождик и загнал его в собор.

Он подошел к Мадонне у Столпа, затем устроился в глубине храма, где все стулья были свободны, и стал думать так.

Прежде чем прервать путешествием однообразный ход моей жизни в Шартре, не стоит ли присесть, хоть на минуту, обратившись в себя, и пересмотреть, что я приобрел до и после приезда сюда?

Душа? Увы, тут не столько приобретения, сколько обмен; просто лень я отдал, получил сухосердие, а что из такой сделки вышло, я знаю лучше некуда; к чему все это перечислять линий раз? Ум? Тут, мне кажется, приход не столь грустный, я могу наскоро подбить баланс, разбитый на три колонки: Прошлое, Настоящее, Будущее.

Прошлое. Некогда в Париже, когда я о том и не помышлял, Бог внезапно овладел мной и привел в Церковь, пользуясь, чтобы уловить меня, моей любовью к искусству, к мистике, к богослужению, к церковному пению.

Вот только мистику во время этой предварительной работы я мог изучать лишь по книгам, так что знал ее в теории, отнюдь не на практике. Кроме того, музыку в Париже я слышал только плоскую, опошленную, разжиженную женскими гортанями или совершенно перевранную капеллами; в большинстве храмов я мог видеть церемонии только выскобленные, службы только порченые.

Так было, пока я не поехал в обитель траппистов; в этой пустыни я увидел мистику уже не просто пересказанную, записанную, сформулированную в корпусе учения, но экспериментальную, действующую, наивно переживаемую монахами. Я мог убедиться, что наука совершенства души не заблуждение, что утверждения святой Терезы и святого Иоанна Креста совершенно точны; кроме того, в монастыре мне было дано ближе познакомиться с усладой подлинного обряда и настоящего хорала.

Настоящее. В Шартре я прошел новые испытания, последовал другими путями. Сначала меня захватило несравненное великолепие этого собора; потом, под воздействием очень умного и сведущего священника, я приступил к изучению религиозной символики, беседовал о великой науке Средних веков, образующей особый диалект церковного языка, в знаках и образах делающей доступным то, что литургика выражает словами.

Для точности надо бы сказать, пожалуй: та часть литургики, которая занимается собственно молитвой, ибо другая часть, относящаяся к чину и формам богослужения, принадлежит прежде всего самой символике, составляющей ее душу; но правда в том, что границу между двумя науками не всегда легко провести: до того они подчас внедряются друг в друга, взаимно друг друга вдохновляют, смешиваются и в конечном счете почти сливаются.

Будущее. Отправившись в Солем, я довершу свое образование, увижу и услышу самое совершенное выражение литургии и григорианского пения, которые скромный монастырь Нотр-Дам де л’Атр уже по причине малого числа служащих и поющих мог представить мне лишь в уменьшенной копии — очень точной, однако все же уменьшенной.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дюрталь

Без дна
Без дна

Новый, тщательно прокомментированный и свободный от досадных ошибок предыдущих изданий перевод знаменитого произведения французского писателя Ж. К. Гюисманса (1848–1907). «Без дна» (1891), первая, посвященная сатанизму часть известной трилогии, относится к «декадентскому» периоду в творчестве автора и является, по сути, романом в романе: с одной стороны, это едва ли не единственное в художественной литературе жизнеописание Жиля де Рэ, легендарного сподвижника Жанны д'Арк, после мученической смерти Орлеанской Девы предавшегося служению дьяволу, с другой — история некоего парижского литератора, который, разочаровавшись в пресловутых духовных ценностях европейской цивилизации конца XIX в., обращается к Средневековью и с горечью осознает, какая непреодолимая бездна разделяет эту сложную, противоречивую и тем не менее устремленную к небу эпоху и современный, лишенный каких-либо взлетов и падений, безнадежно «плоский» десакрализированный мир, разъедаемый язвой материализма, с его убогой плебейской верой в технический прогресс и «гуманистические идеалы»…

Аnna Starmoon , Жорис-Карл Гюисманс

Проза / Классическая проза / Саморазвитие / личностный рост / Образование и наука
На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги