Собор

— Возможно. Как писал один в заявлении в свой заводской коллектив: «Поскольку у меня очень скверный характер и я не смогу ужиться с соседями по камере, прошу взять меня на поруки…»

Возле кинотеатра компанию оттеснил в сторону поток людей, выходивших с последнего сеанса. «Фабзаяц» заметил в толпе своих заводских парней и невольно отступил под дерево в тень, не хотел, чтобы его видели в пьяной компании. Взволнованные девушки, возможно, студентки, проходя мимо, делились впечатлением от фильма, в их глазах блестели слезы; валом повалили зрители и из театра, рассыпались во все стороны по малолюдному уже проспекту. Обруч, положив руки на плечи своих дам, стоял между красавицами в небрежной позе и, пропуская толпу, говорил почти растроганно о том, как много еще на свете людей, которые не сидели по камерам, не ощущали часового за плечами, не выслушивали приговора себе…

Толпа схлынула, Витя снова вышел из тени, бледный от выпитого, синий от неона. Вышел и тут же снова попятился испуганно; неподалеку проходили дружинники, среди них две заводские арматурщицы, он их узнал. Ступают размеренно, солидно, немного даже рисуясь своими красными повязками. Окинув компанию Обруча посуровевшими взглядами, дружинницы прошли с ровным перестуком каблучков, за ними, еще суровее, продефилировали парни-дружинники в наглаженных брюках, и Обруч снова заговорил о том, что это же просто идиллия, заводские хранительницы порядка, они даже понятия не имеют, сколько мрачных прожженных «криминалистов» сейчас укладываются на нарах после отбоя, в режимных своих лагерях.

Витя спросил, правда ли, что блатняк ни за что не продаст своего и что много среди них бесстрашных?

— А перед кем страх? — скривился мордастый. — Нет бога, кроме кодекса!

Возле витрины гастронома к ним привязался еще один субъект, небритый, нестриженый, в измятом берете. Он хоть и не был знакомым Обруча, однако сразу назвал его другом, показал деньги, зажатые в кулаке, и все допытывался, где бы можно бутылку достать, а сам еле держался на ногах.

— Ты кто? — ощерился на него Обруч. — Лягавый? Или кто?

— Мог бы великим быть, — бормотал тот. — А так никто. Такой, как и ты. Как и они вот…

Лекторша спросила нервно:

— А кто же мы, по-вашему?

— Дикие кони эпохи, — словно бы трезвея, ответил незнакомец. — Скот, который начинает реветь перед затмением солнца… Из тех мы, в ком развита интуиция судьбы… Интуиция неизбежного конца…

— О! Да ты мудрец! — воскликнул Обруч. — А я считал, что ты серый примитивный калымщик, скажем, ханыга-сантехник, который не успевает пропивать свои хабары! Или так оно и есть?

— Спец и по сантехнике, если надо… Приемники, телевизоры умею тоже… Все на свете ремонтирую. Не брался только ось земную направить… А коронный мой номер — реставратор-верхолаз: соборы берусь чинить…

— Так это же интересно! — воскликнула Эра. — На самом верху куполов? Оттуда, наверно, шикарные виды!

— На сто миль вокруг все вижу… Где воруют… Где врут… За горизонты будней бросаю с верхотуры орлиный взгляд…

— А в душу? В глубину души вы можете заглянуть? — въедливо спросила Жанна.

— Туда — нет. Туда не дано никому. В ядро атома заглянули, в космос тоже, нефть тянем с десятых горизонтов… А в недра души — никто! Мрак! Тьма бездонная! Лишь что-то мерцает тайнами, загадками вечными…

— Да ты что, псих? — пристально всматривался в верхолаза Обруч. — Может, ты из Игрени, из психолечебницы сбежал?

— Я вас боюсь, — отшатнулась Эра.

— Не бойся, пока я здесь, — успокоил ее Обруч. — Ежели чего, я вмиг его усмирю. Сам собираюсь с дубинкой на Игрень, буйных усмирять. Там, говорят, за это хорошо платят.

Таратута смерил верхолаза неприязненным взглядом:

— Может, ты контуженый? Может, с собора падал, шуровал вниз головой?

— Все мы контуженые… — оглядел компанию верхолаз. — В том числе и я… хоть на войне и не был, но жизнь наносила удары. Так где же все-таки грамм по двести достать?

И опять появилась пачка денег в кулаке. Пачка, видно, произвела впечатление на Таратуту, он вспомнил, что на вокзале ресторан работает круглосуточно.

— Приглашаю, — сказал верхолаз, и все гурьбой отправились на вокзал.

Но до ресторана не дошли. На привокзальной площади внимание Жанны привлекла новехонькая «Волга» вишневого цвета с торчащей никелированной антенной, — Жанна развлечения ради бренькнула по ней. В машине — никого. Таратута толстым пальцем с перстнем нажал на кнопку дверцы, и она легко, словно сама по себе, раскрылась. Ключик торчал на месте, радио тихонько наигрывало, хозяин, видно, ненадолго оставил свой лимузин, возможно, побежал на перрон кого-то встречать.

— Разиня, зачем же ключ оставлять? — потрогал ключик Таратута. — Как его за это наказать, ротозея?

Жаннуся первой впорхнула в машину:

— За руль, Таратута! На пляж! Купаться!

Торопливо, со сдавленным хохотом, все стали втискиваться в машину, верхолаз тоже полез, спьяну плюхнулся одной из женщин на колени, его возмущенно затолкали в угол. Не садился только Витя-бой. Стоял совсем бледный, напуганный их выходкой.