Собор без крестов

глубокого анализа и обдумывания ситуации он практически перестал принимать любые решения. Для работников

милиции он стал недосягаем. Не являясь исполнителем криминальных проявлений, тем самым не попадая в

милицейские оперативные сводки, не фигурируя ни в каких документах, он по многим преступлениям мог дать

исчерпывающую информацию, так как к ряду преступлений был причастен, другие были совершены по его

указанию.

Чтобы привлечь Душмана к уголовной ответственности, работникам милиции надо было добиться признания

не только исполнителя преступления, но и тех его соучастников, которые передали ему указание Душмана по

цепочке сверху вниз.

После осторожного предупредительного стука в дверь в кабинет зашел администратор ресторана, который, обращаясь к Душману, сказал:

— Тарас Харитонович, коллекционер Церлюкевич Семен Филиппович меня капитально забодал, опять

просится поговорить с вами.

Лицо Душмана от ярости стало кумачовым. Он сердито бросил:

— Скажи этому охламону, что если он еще ко мне припрется, то я ему ноги наизнанку выверну. — И, обращаясь к Арбату за сочувствием к себе, сообщил: — По его наводке у меня дома менты сделали шмон, а

теперь он набрался наглости, приперся ко мне, хочет, наверное, оправдаться и сказать, какой он хороший. —

Потом, вновь повернувшись к администратору, добавил: — Скажи ему, какой я добрый, другой за его подлянку

давно пустил бы в распыл.

— Делать нам сейчас нечего, по такой погоде не разгуляешься, может быть, побеседуешь с ним, все время

быстрее пролетит, — посоветовал Арбат.

Подумав и успокоившись, Душман, обращаясь к администратору, соизволил:

— Ладно, черт с ним, веди, но скажи ему, что могу не утерпеть и набить ему харю.

В кабинет зашел мужчина лет пятидесяти, среднего роста, худощавый, с редкой шевелюрой седеющих волос, одетый в серые брюки, рубашку с коротким рукавом и сандалии.

Церлюкевич, поздоровавшись с хозяином и не дождавшись от него ответного пожелания здоровья, стушевался.

— Семен Филиппович, ты меня задолбал своей простотой. Чего ты теперь от меня хочешь, чтобы я тебе

морду набил, что ли?

— Тарас Харитонович, вы позволите мне присесть?

— Садись, — небрежно бросил Душман, показав рукой на свободный стул.

— Как вы знаете, у меня из квартиры ворами похищено картин и антиквариата более чем на три миллиона

долларов. Это если считать по самым минимальным оценкам...

— Ты знаешь, каким путем до меня дошла твоя новость, — перебив Церлюкевича, напомнил Душман.

— Я, конечно, извиняюсь и сожалею, что в милиции согласился указать на вас как на лицо, на которое у меня

пало подозрение в краже картин, и я рад, что мое подозрение не подтвердилось.

— Как я понял, ты пришел извиняться передо мной? — снисходительно улыбнувшись, высказал

предположение Душман.

— Не только за этим, но и с деловым предложением, — сообщил Церлюкевич.

— Вот как! — удивился Душман, продолжая выражать к собеседнику пренебрежение. — И чего же ты хочешь

мне путевого предложить?

— Нам ваш товарищ в беседе не помешает? — кивнув головой в сторону Арбата, поинтересовался

Церлюкевич.

— Не помешает, — заверил его Душман.

— Милиция похищенное у меня уже, наверное, не найдет, а если когда и найдет вора, то он успеет коллекцию

разбазарить. Вас может удивить такое начало моего разговора, но я знаю, с кем беседую, знаю ваши

возможности, а поэтому предлагаю вам заключить со мной джентльменское соглашение.

— В чем оно заключается?

— Вы беретесь по своим каналам искать воров, и, возможно, ваш поиск будет более успешным, чем

милицейский. За что я с вами расплачусь картинами в размере двадцать пять процентов от количества

найденного, оформим их, как будто вы у меня купили.

Наконец уяснив смысл предложения и для себя ощутив выгоду, Душман внешне свою заинтересованность

Церлюкевичу не показал:

— Ты хочешь, чтобы я занялся ментовской работой и твоего обидчика подвел под закон?

— Я хочу вернуть свою коллекцию полотен, а с вором или ворами вы что хотите, то и делайте.

— Красиво поешь, верни мне мои картины, но не мне тебя учить, что за частный розыск, попрание прав

граждан такими шустряками, как я, горит срок. — Душман перекрестил указательный и средний пальцы левой

руки с такими же пальцами правой руки. — Неужели я так плохо живу, что пойду на такой глупый и

неоправданный риск?

Церлюкевич, идя к Душману со своим предложением, думал, что тот ухватится за него обеими руками, но, услышав возражения Душмана и поразмыслив, он понял абсурдность своего предложения, но автоматически

продолжал настаивать на нем:

— Я платил вам дань, о чем в милиции не сказал ни слова. При обыске у вас дома я там видел изделия, которые подарил ранее. Я мог сказать, что они с проклятой кражи. Какие вас ждали последствия, говорить не

приходится.

— Конечно, дорогой! На другой день тебя из твоего «музея» выносили бы вперед ногами, —

предостерегающе и вместе с тем злобно прошипел Душман, до этого не задумывавшийся над такой «шуткой».