Собор без крестов

меня и по сей день открыт счет.

— А как же ты смог вывезти такие дорогие картины, если закон запрещает их вывозить?

— Сейчас наша граница уже не на замке, как было в застойные времена. Она скорее стала похожа на

проходной двор с выломанными в заборе дырами. Конечно, я рисковал, вывозя свои картины за рубеж, их у меня

таможенники могли изъять и конфисковать, но, как видите, к моему счастью, ничего такого не произошло.

— А если сейчас привлечь тебя за контрабанду?

— Это исключено, надо доказать, что я вывозил через границу свои картины, что в настоящее время

невозможно, так как проверявший меня таможенник подтвердит, что я в тот или иной день через границу выехал

без своих картин, что будет документально подтверждено.

— Лихо играетесь вы с законом, дорогие коммерсанты, но и на вас когда-нибудь управа найдется, — заметил

Чеботарев.

— А я, может быть, этого и хочу. Чем чужаки будут на нашем богатстве наедать себе шею, так лучше я им

перейду дорогу и перехвачу жирный пирог, ибо я его из России все равно не вывезу, а вложу здесь в новое дело.

Я спокойно могу жить в любой капстране, но меня туда не тянет, так как я русский. Я даже умышленно, из

принципа, не желаю изучать английский язык, предпочитаю говорить на своем родном языке, общаясь с

бизнесменами через переводчика на равных. Я недавно в Москве у одного коллекционера за семьдесят тысяч

долларов купил восемь прекрасных вещей. Все они подлинники великих мастеров кисти.

— Хочешь опять вывезти их на Запад и выгодно продать?

— Нет, Владимир Григорьевич, я их купил, чтобы они не уплыли на Запад и остались в России, так как другие

пронырливые покупатели могли подобную операцию провернуть. У меня деньги есть, и необходимости в продаже

картин нет. Теперь, будучи богатым, я уже не желаю промышлять контрабандой. Я дождусь, когда правительство

снимет ограничения на право управления личной собственностью и разрешит ею пользоваться в полном объеме.

Если мы выбрали капиталистический образ жизни, то у нас должен быть и соответствующий закон, а мы, развивая капотношения, пользуемся законом, который регулировал путь к коммунизму. На Западе хозяин имеет

право продавать свою вещь кому хочет и где пожелает. Такой закон кругом есть, только не у нас. К слову сказать, коллекционер предлагал министерству культуры свои полотна по цене на пятьдесят процентов дешевле той, что

купил их у него я, так он оттуда получил официальный отказ. Вся эта переписка с официальными органами, с

нотариальными документами на полотна сейчас у меня дома. Если желаете, то приглашаю вас с супругой прийти

ко мне домой и полюбоваться ими.

— Спасибо за приглашение, но я в картинах не разбираюсь и по достоинству оценить их не смогу, а поэтому

нечего будет их разглядывать, — отказавшись от приглашения, сообщил Чеботарев.

Оставшись один в кабинете после ухода Гончарова-Шмакова, Чеботарев задумался: «Вот так у нас

получилось, что спустя несколько лет после перехода к рыночным отношениям я, бывший советский офицер, вынужден теперь охранять в целостности и сохранности личную собственность вора в законе, медвежатника, бизнесмена Гончарова-Шмакова. Однако нечего в политику лезть, а надо работать. Если показания Лесника

найдут подтверждение у тех лиц, на которых он ссылается, то, по-видимому, он к ограблению коммерческого

банка не причастен».

Покинув кабинет Чеботарева, сев в машину, Лесник задумался: «Слишком много знает мент о Туляке и его

дружках. Знает все, что варится у него на кухне. Такую же осведомленность проявил Чеботарев и по факту

ограбления Альбины. Из такой реальности напрашивается вывод, в крайнем случае его можно допустить, что в

банде Туляка прижился и пустил корни секретный сотрудник милиции. Если это так, то надо немедленно

заострить внимание Туляка на необходимости выявления сексота и выводе его на чистую воду».

Определившись по данному вопросу, не желая затягивать его разрешение на потом, он съездил домой, попросил Альбину, чтобы она приготовила ему сумку с продуктами, которые он передаст в больницу одному

хорошему человеку, лежащему на излечении в хирургическом отделении, куда попал после автомобильной

катастрофы.

— Стоящий хоть человек? — готовя ему сумку, спросила она.

— Стоящий и нужный! — заверил он ее. Так как Лесник уже раз проведывал Туляка в больнице, то знал, что

восьмая палата, где он находился, была забита «космонавтами», у которых конечности находились в гипсе, а

ноги — и в гипсе, и на растяжении.

Пройдя в палату, Лесник передал Туляку вместе с передачей листок бумаги, на котором была изложена его

озабоченность.

Прочитав послание, Туляк, возвращая его Леснику, поинтересовался:

— Ты уверен?

— Не уверен, но подозрение возникло, и я решил им с тобой поделиться, — задумчиво сообщил ему Лесник.

— Что предложишь мне предпринять?

— Такая мысль у меня появилась сегодня после допроса Чеботаревым, — из уважения к нему он не назвал

его легавым, — а поэтому у меня по данному моменту еще не было времени думать и что-то предлагать. У тебя

сейчас свободного времени больше, чем у меня, а поэтому твой котелок варит лучше моего, загрузи его и пускай