Собор памяти

   — Прекрасную песнь войны и рыцарства, — сказал Куан. Он улыбнулся печальной и циничной улыбкой человека, видевшего всё это и прежде. — Калиф повелел своим певцам петь народу. Они пели об Айше и силе чар. То было пророчество, ибо калиф сказал им, что чарами потопит вражеские корабли. А мы только что исполнили это пророчество. Мы сделали Айше бессмертной. Феллахи и воины станут равно биться и умирать за неё. За красоту. За совершенство. Платоническая любовь.

   — Это безумие, — возразил Леонардо.

   — Такое же, как у твоего друга Сандро? Не он ли едва не умер за любовницу Лоренцо?

   — Не говори о ней так! — потребовал Леонардо.

Куан слегка поклонился:

   — Прости, маэстро.

   — Не понимаю, что за дело до Айше всем этим людям? Слышали ли они о ней прежде?

   — Это, — сказал Куан, — уже не важно. Они сотворят её. Она станет живой мученицей, и повесть о ней разрастётся с пересказами. Певцы разнесут эту весть: они зовут её Hormat Dima и Hormat Натта.

Женщина Крови. Красная Женщина.

   — Её имя станет кличем, — продолжал Куан нараспев. — А она станет душой Египта, и во имя её весь народ поднимется уничтожать турок. Потечёт кровь, и турки захлебнутся в ней, как захлёбываются сейчас.

   — И убьют Айше, — сказал Леонардо.

   — Нет, она в полной безопасности. Если турки отдадут её, война закончится. Они поторгуются.

   — А если с ней что-нибудь случится?

   — Вот тогда народ этой земли действительно обезумеет и предастся резне. На тех, у кого она в плену, лежит огромная ответственность. — Помолчав, Куан добавил: — Но гибель кораблей должна встревожить Мехмеда. Он человек верующий... и суеверный.

Леонардо взглянул на Куана, но не заметил ни веселья, ни иронии в его спокойном озабоченном лице.

   — Тогда, быть может, он отдаст Айше.

   — Не похоже, — сказал Куан. — И Мехмеду, и нашему калифу нужно вкусить крови. Вот увидишь, маэстро.

   — А ты? — спросил Леонардо. — Что чувствуешь ты?

Куан пожал плечами.

   — Убийство не радует меня, но и не вызывает отвращения.

   — Что же тебя... радует?

   — Я покажу тебе. Когда-нибудь... скоро. — И с этими словами Куан отвернулся от Леонардо. Оба в молчании смотрели на бойню.

И под зелёной, блестящей от солнца водой Леонардо вдруг почудилось лицо Никколо.

Словно у каждого юноши, погибшего сегодня, было его лицо.

Глава 21 Мираж в пустыне

Сперва я изучил укрепления, что помогают

противостоять могущественному врагу, а потом

применил знания свои к небесным сферам.

Франческо Замбеккари

Я сказал крестьянам: «Друзья мои, отойдите от

машины все разом вместе, когда я дам знак, и я

улечу». По знаку руки моей они отошли, и я взлетел,

как птица. За десять минут я достиг высоты в

1500 фатомов и более не мог разглядеть на земле

никаких предметов, ничего, кроме размытых теней.

Жак Александр Шарль

Там ему показали летающего верблюда.

Петачия из Ратисбона

Петух взлетает в небеса.

Девиз воздухоплавателя

Даже после чудесного потопления турецких судов Леонардо по-прежнему оставался пленником в своих покоях и мастерской, битком набитой машинами и оружием, откованным и сработанным по его описаниям. Но теперь он на самом деле был пленником, потому что его разлучили с друзьями. Куан пришёл навестить его лишь раз — да и то затем, чтобы сказать, что нужны ещё изобретения. Калиф желал изобретений каждый день. Калиф был очень доволен Леонардо: это и была его награда. Леонардо набросился на Куана с упрёками: его обманули, он не какая-то Шехерезада с тысячью и одним изобретением[111].

   — Жизнь — испытание, — ответил ему Куан, отпустив перед тем несколько комплиментов его прекрасному вкусу в книгах. — Помни, Леонардо, твои друзья зависят от тебя... и ожидают тебя.

   — Где они? — спросил тогда Леонардо.

Но Куан сказал ему довольно лишь для того, чтобы оставить его в подозрении, что калиф тайно оставил роскошь Каира и отправился со своими бедуинами в пустыню, взяв с собой Америго — робкого Америго, который равно боялся толпы и женщин. Теперь он был с Красным Джинном, с калифом, который может убить его просто из каприза. О судьбе Бенедетто и Зороастро оставалось только гадать.

Леонардо не видел никого, кроме стражей и шлюх, что навещали его по ночам. Но даже шлюхи были незнакомками: каждую ночь приходила новая. Он позволял им остаться, потому что отчаянно нуждался в обществе; и он представлял себе, что это Джиневра, или Симонетта, или Айше. Иными ночами, занимаясь с ними любовью, он втягивал ноздрями запах их мускуса и благовоний, словно это был удушающий дым пламени, которое пожрало Джиневру в её спальне.

Джиневру, обручённую со смертью.