Собор памяти

Леонардо стоял на корме вместе с Бенедетто, капитаном, шкипером и несколькими офицерами, среди которых был и капитан мамлюков Деватдара. На нём был зелёный тюрбан, за поясом — большой скимитар. Как и Леонардо, он был возбуждён и нервен, как львица. Он смотрел на солдат, собравшихся в середине корабля — воинство в белом; солнце играло на их доспехах и аркебузах. Кое у кого были копья и алебарды, у других — арбалеты, шипастые булавы и двойные секиры; прочие обнажили ножи и скимитары.

   — Маэстро Леонардо, прекратите суетиться, — сказал капитан корабля. Маленький и коренастый, он, несмотря на свой рост, излучал непререкаемую властность. В молодости он, вероятно, был красив, но сейчас полные губы и сонный взгляд придавали ему обрюзгший, почти опустившийся вид.

   — Многое ещё не доделано, — сказал Леонардо.

Капитан усмехнулся.

   — Сделано всё, юноша. Теперь время вышло для всего, кроме крови и победы.

   — Он говорит о крови и победе лишь потому, что мы не можем удрать от них, — шепнул Бенедетто.

   — Тише, — оборвал его Леонардо, капитан явно прислушивался к ним.

Капитан повернулся к офицеру-артиллеристу:

   — Агостин, ты тоже волнуешься?

Офицер — он был младше Леонардо — вспыхнул.

   — Мы готовы к бою, капитан. Маэстро Леонардо был очень полезен. Он проверил все бомбарды и обнаружил, что...

   — Очень хорошо. — Капитан опять повернулся к Леонардо, но смотрел не на него, а на вражескую армаду. — Я понял так, что вы сочли качество нашего греческого огня неудовлетворительным... и смастерили свой. Не выношу запаха камфары.

   — Извините, мессер. Я приготовил и кое-какие другие составы.

   — Но ядовитыми дымами вы без моего приказа не воспользуетесь. Слишком много хороших людей гибло на моих глазах от ими же сотворённого яда... лишь потому, что ветер подул в их сторону.

Леонардо кивнул.

Капитан оглядел офицеров, потом взглянул вниз — на моряков, пушкарей и солдат на палубе. Он кивнул боцману, тот засвистел, и капитан сказал речь своим людям; когда он закончил, Деватдаров капитан обратился по-арабски к мамлюкам. Они отвечали криками, потрясая оружием.

Когда капитан отпустил офицеров, Агостин — офицер канониров — схватил Леонардо за руку:

   — Вы пойдёте вниз, командовать гребцами. Я подам вам сигнал, когда стрелять из бомбард.

Действия гребцов и канониров надо было координировать, чтобы залпы бомбард, стоящих над гребной палубой, не повредили длинных вёсел.

   — Это могу сделать и я, — предложил Бенедетто.

   — Я должен быть на палубе, — сказал Леонардо.

   — А я не могу позволить себе лишиться знатока орудий, — отрезал капитан. — Так что оставьте ваши желания при себе, маэстро Леонардо.

Солнце медленно подвигалось к полудню, и Деватдар дал знать остальным, что он решил, с помощью сигналов флагами и парусами. Код был его собственный, турки для того же сворачивали и разворачивали разные вымпелы.

Положение безвыходное.

Но ветер... если бы только он наполнил их паруса. Тогда они могли бы и спастись, потому что галерам не угнаться за удирающими парусниками. Однако средиземноморские ветра капризны, и в эти долгие часы море было подобно озеру, над которым веял лишь лёгкий бриз. Настроение у всех было боевое, все волновались и нервничали, пока турецкая каракка не сделала первого шага. На вёслах подойдя на расстояние выстрела, она выпалила по кораблю Деватдара, который ударил в ответ. Как и другие корабли. Офицер-канонир прокричал капитанский приказ Агостину, тот передал его дальше. То была своего рода песнь: приказы громко и протяжно выпевались, и сопровождали их залпы бомбард.

В воздух взвились облака дыма, едкие клубы пороха и гарь перегретого металла. Океан взрывался и шипел, когда рукотворные каменные шары падали в воду, промахиваясь мимо мишеней. Корабли Деватдара перестраивались в боевое положение — флагман в центре.

   — Паруса убрать, обрасопить реи! — приказал капитан корабля Леонардо.

Делать Леонардо было почти что нечего. Матросы, обслуживающие бомбарды на квартердеке и форкастеле, знали своё дело; ему оставалось только присматривать за всем. Один подносил к казённику зажжённый фитиль, другой целился и молился, чтобы взрывом не разнесло камеру и бочонок с порохом.

Всё было наготове. Корзины с шипастыми, воняющими скипидаром шарами — греческий огонь Леонардо; те же ядра, прикреплённые к копьям и готовые вылететь из коротких трубок, называвшихся trombe; глиняные горшки со смолой, что поджигались и забрасывались на вражескую палубу; и под рукой у каждого солдата и матроса были камни и кувшины с маслом и жидким мылом, чтобы сделать скользкой палубу вражеского корабля; груды острых, как бритва, звёздчатых ежей в косых лучах солнца сверкали как ртуть. А ещё Леонардо позаботился о том, чтобы было побольше сосудов с водой — заливать огонь.