Собор памяти

Хотя сопротивление воздуха было так велико, что он не мог удерживать крылья в горизонтальном положении, он развил достаточную скорость, чтобы начать подъём. Он и поднялся немного, но опять не смог раскрутить свой механизм настолько, чтобы удержаться в воздухе, и следующий же порыв ветра сшиб его, ударив незримым кулаком Великую Птицу.

Оставалось лишь надеяться на то, что ему удастся поймать ещё один восходящий поток.

Но вместо этого его захватил воздушный водоворот, отшвырнув летающую машину, как щепку, в сердце бури. Леонардо изо всех сил пытался удержать крылья в горизонтальном положении. Он боялся, что ветер оборвёт их; и действительно, беспорядочные порывы ветра словно сговорились сбросить его вниз и размозжить о скалу.

Время для Леонардо замедлилось — ив один долгий миг он увидел поляну в лесу словно в увеличительное стекло. Он увидел людей, которые глазели на него, вытянув шеи; и в этот пронизанный ветром миг он вдруг взглянул на себя свободно, по-иному. Словно это и не он падал навстречу смерти.

Где же славословия и здравицы, подивился он — или люди онемели и устрашились при виде того, как один из них падает с неба? Скорее уж они втайне желали ему упасть — их подспудные порывы вряд ли отличались от устремлений толпы, не так давно склонившей несчастного, обезумевшего от любви мальчишку-крестьянина спрыгнуть с крыши на каменную мостовую Виа Калимала.

Справа от себя Леонардо заметил коршуна. Не видение ли это, подумал он, вспоминая давнишний сон о большой птице — коршун упал на него, тогда ещё младенца в люльке, и отхлестал по лицу гладкими, маслянистыми перьями хвоста.

Земля была уже всего лишь в трёх сотнях футов.

Коршун попался в ту же ловушку, что и Леонардо; и он увидел, как птица, накренясь, ушла в сторону — и полетела по ветру. Леонардо переместил центр тяжести, манипулируя рулём, и изменил угол наклона крыльев. Так ему удалось последовать за коршуном. Руки и ноги у него были тяжёлыми и бесчувственными, точно свинцовые гири, но, по крайней мере, он сумел хоть немного сохранить управление машиной.

И всё же он падал.

Он уже слышал, как кричит внизу толпа. Она редела, словно люди разбегались с его пути. Он подумал о Катерине, о своей матери.

И следовал за коршуном, точно это было его вдохновение, его Беатриче.

Катерина.

Джиневра.

И земля, встающая на дыбы.

На миг Леонардо завис над тёмно-зелёным покровом леса. Но — лишь на миг. Тёплый ветер обдул его; и Великая Птица взмыла, оседлав воздушный поток. Леонардо поискал взглядом коршуна, но тот исчез, словно был духом и теперь воспарил, лишённый веса, через все сферы к Primum Mobile. Леонардо попытался направить полёт машины так, чтобы приземлиться где-нибудь в полях, за лесом.

Тёплая струя влекла его ввысь и вдруг, словно издеваясь, исчезла. Стараясь не двигать крыльями, Леонардо несколько секунд скользил по ветру. Но вот новый порыв отбросил его назад, и он упал...

Шлёпнулся оземь.

Спесивец.

Я вернулся домой, чтобы умереть.

И ему представилось, будто он стоит перед бронзовой статуей, что хранит вход в собор его памяти. Это трёхглавый демиург. Лица его отца, Тосканелли, Джиневры глядят на него; но именно Джиневра произносит слова, что освободят его от мира, слова, записанные Лукой: «Nunc dimittis servum tuum, Domine» — «Ныне отпущаоши раба твоего, Владыко».

Нет, Джиневра, я не могу оставить тебя. Я люблю тебя. Я не завершил ещё своего труда, своего...

Лицо отца хмурится.

Леонардо проиграл.

Деревья кружились под ним, плясали, словно сорванные с корней; и снова естественный ход времени нарушился. Он видел знакомые лица; видел камни, лежащие, как алмазы, в чёрной грубой земле; лохмотья перистых облаков, за которыми сверкает солнце; кустарник на горном склоне; растения с длинными листьями, пронизанными чёткой тонкой паутиной жилок.

Время растянулось... и сжалось.

И тьма за его сомкнутыми веками превратилась в сумерки.

Наверное, я умер.

Nunc dimittis...

Однако в уютной тьме Леонардо смог укрыться в своём соборе памяти, храме со многими куполами и покоями, покуда не заполненными. Он был в безопасности в тайниках своей души; и он бежал от портала к башне, от нефа к часовне, через ясные, знакомые воспоминания, следуя за коршуном.

Тем самым, что явился Леонардо.

Давным-давно.

Как во сне.

Часть вторая MATERIA

Один успел упасть, другой — подняться,

Но луч бесчестных глаз был так же прям,

И в нём их морды начали меняться.

Данте Алигьери

Дикарь тот, кто спасает себя.

Леонардо да Винчи

Глава 9 MEMENTO MORI

Я умираю каждый день.

Петрарка, письмо к Филиппе де Кабассолес

Как солнце в зеркале, двуликий дух

Из глубины очей её мерцает,

И облик — всякий раз иной из двух.

Данте Алигьери

Даже по прошествии трёх недель головные боли не прекращались.