Собор Парижской Богоматери (сборник)

– Феб, – продолжала цыганка, тихонько освобождаясь от крепких объятий капитана, – вы добрый, хороший, красивый. Вы спасли меня, бедную, ничтожную цыганку. Давно уже я мечтала об офицере, который спасет мне жизнь. Это о вас я мечтала, еще не зная вас, мой Феб. Герой моей мечты был одет в такой же красивый мундир, как вы, со шпагой на боку, и имел такой же гордый вид. Вас зовут Фебом – какое чудное имя! Я люблю ваше имя, люблю вашу шпагу. Дайте мне вашу шпагу, Феб, покажите мне ее.

– Дитя! – улыбнулся капитан, вынимая шпагу из ножен. Цыганка осмотрела рукоятку лезвия, полюбовалась на вырезанный на эфесе вензель и поцеловала шпагу со словами: «Ты шпага храброго офицера, и я люблю твоего хозяина».

Феб воспользовался этим случаем, чтобы поцеловать ее наклоненную прелестную шейку, отчего девушка быстро подняла голову и зарделась, как вишня. Архидьякон заскрежетал зубами в потемках.

– Феб, – продолжала цыганка, – дайте мне наговориться с вами! Пройдитесь по комнате, и я полюбуюсь на вас. Какой вы высокий, как звенят ваши шпоры! Какой вы красавец!

Феб исполнил ее желание, заметив с самодовольной улыбкой:

– Какое ты еще дитя! А кстати, моя прелесть, видела ты меня в парадной форме?

– К сожалению, нет, – вздохнула она. – Вот это действительно красиво!

Феб снова уселся рядом с молодой девушкой, но гораздо ближе, чем прежде.

– Послушай, моя радость…

Цыганка несколько раз слегка хлопнула его по губам своей прелестной ручкой, ребяческим жестом, полным очаровательной грации:

– Нет, нет, не хочу слушать! Любите меня? Скажите, если любите.

– Люблю ли я тебя, ангел души моей! – воскликнул капитан, становясь на одно колено. – Я весь твой, я готов пожертвовать для тебя и душой и телом, отдать за тебя всю жизнь. Я люблю тебя и никого не любил, кроме тебя.

Капитан столько раз повторял эти слова в подобных случаях, что и теперь выговорил их одним духом, ни разу не запнувшись. При таком страстном объяснении цыганка подняла к грязному потолку, заменявшему небо, взор, полный неземного блаженства.

– Ах, – прошептала она, – как бы я желала сейчас умереть!

Феб же нашел, что сейчас самый удобный случай сорвать еще один поцелуй, чем опять доставил бесконечные муки несчастному архидьякону.

– Умереть! – воскликнул влюбленный капитан. – Да что ты говоришь, мой ангел! Жить нужно, жить, клянусь Юпитером! Как можно думать о смерти теперь, когда нас ждет столько наслаждений? Черт побери, я на это не согласен! Послушай, дорогая моя Симиляр… Эсмепарда. Извини, пожалуйста! У тебя такое нехристианское имя, что я никак не могу его запомнить. Каждый раз язык заплетается.

– Ах, боже мой, – проговорила бедная девушка, – а мне казалось, что оно тем и хорошо, что оно такое необыкновенное! Но если оно вам не нравится, зовите меня как хотите.

– Ну, полно, милочка, не стоит огорчаться из-за таких пустяков. К твоему имени стоит только привыкнуть, вот и все. Я выучу его наизусть и тогда уже не буду сбиваться. Послушай же, моя прелестная Семиляр, я тебя обожаю! Я люблю тебя так страстно, что даже сам удивляюсь. И я знаю одну особу, которая готова лопнуть от зависти.

– Кто это? – перебила его ревниво молодая девушка.

– Что нам за дело! – возразил Феб. – Любишь ты меня?

– Ах!.. – прошептала она.

– Ну… и больше нам ничего и не нужно. Я тебя тоже очень люблю, ты увидишь. И пусть Нептун проколет меня своим трезубцем, если я не сделаю тебя счастливейшей женщиной в мире. Мы найдем где-нибудь маленькую уютную комнатку, я буду водить своих стрелков у тебя под окнами. Все они конные, и стрелки капитана Миньона против них никуда не годятся. Я поведу тебя на парад в Рюлли. Это, я тебе скажу, великолепное зрелище! Восемьдесят тысяч человек вооруженных, тридцать тысяч белых попон и камзолов. Тут же значки всех шестидесяти семи цехов, знамена парламента, счетной палаты, казначейства, монетного двора, одним словом – вся чертова свита! Я покажу тебе королевских львов – это дикие звери. Все женщины очень любят такие вещи.

Тем временем молодая девушка, погруженная в свои радужные мысли, мечтала под звуки его голоса, не вслушиваясь в то, что он говорил.

– Ах, как ты будешь счастлива! – продолжал капитан, осторожно расстегивая в то же время пояс цыганки.

– Что вы делаете? – испуганно воскликнула она, очнувшись от своей задумчивости при переходе капитана от слов к делу.

– Ничего, – отвечал Феб. – Я только хотел сказать, что тебе придется расстаться с этим уличным нарядом, когда ты будешь со мной.

– Когда я буду с тобой, мой Феб! – повторила нежно молодая девушка.

И снова замолкла, погрузившись в задумчивость.

Капитан, ободренный такой покорностью, обнял ее за талию и не встретил сопротивления. Тогда он принялся осторожно расшнуровывать ее корсаж и при этом настолько спустил ее косынку, что задыхающийся архидьякон увидал обнажившееся под легкой кисеей прелестное смуглое плечико цыганки, напоминавшее собой луну, показавшуюся в тумане горизонта.

Молодая девушка не останавливала Феба и, кажется, даже не замечала, что он делает. Глаза предприимчивого капитана разгорались.