Собор. Роман о петербургском зодчем

Он ждал уже, что торгаш потребует с него отступного, однако названная им сумма была немыслима. Десять тысяч!

– Вы понимаете, – вкрадчиво проговорил мсье Пьер, – сейчас для Люси будет очень и очень трудно приискать жениха. А у меня дела идут в последнее время не блестяще. Так что на меньшее я не согласен. Десять тысяч, мсье. Завтра же, ну, послезавтра. И я уеду.

– Но послушайте! – задыхаясь от бешенства, проговорил Огюст. – Вы, быть может, не знаете точно о моих доходах. Я получаю в чертежной, которой заведую, две тысячи рублей в год. Три тысячи на строительстве собора…

– Нет, мсье, триста рублей в месяц, – вкрадчиво поправил Шарло. – Я наводил о вас справки.

Монферран судорожно вздохнул, чтобы не выругаться, и усмехнулся:

– Да, триста рублей в месяц, значит, больше трех тысяч. Кое-что дают дополнительные заказы, но, честное слово, пока немного. Расходов же множество: посещения начальства, приемы, подарки. Да еще издание первого моего альбома обошлось в восемь тысяч, и я до сих пор за это отдаю долги… И сама жизнь в Петербурге дороже, чем в Париже. Десяти тысяч мне и за три года не собрать, хотя бы я и стал отказывать себе в самом необходимом. Умерьте ваш аппетит, мсье Пьер.

– Нет, Огюст, тут вы напрасно надеетесь, – жестко сказал торговец. – Я не намерен больше терпеть из-за вас убыток. Вы тоже умеете доставать деньги, если они вам нужны. Проявите изобретательность и достаньте эту сумму.

– Господи помилуй, откуда?! – уже чуть не на всю кондитерскую вскричал Монферран. – Тогда уж подождите хотя бы год. Возьмите с меня расписку.

– Расписку? С вас? – фыркнул мсье Пьер. – Полно! Стану я брать расписку с обманщика…

– Думайте, что говорите! – прохрипел Огюст.

– Я-то думаю, что говорю и что делаю. – В голосе мсье Шарло появилась некая торжественность, будто он зачитывал приговор. – Да, вы обманщик, я повторю это где угодно, и посмейте это отрицать! Вы обманули меня, разбили жизнь моей дочери, а теперь пытаетесь улизнуть от соблюдения самых обыкновенных приличий! Нет, если вы откажетесь платить, то я обращусь к его величеству императору. Пускай, в конце концов, прикажет вам, если ваша совесть не заставит вас вернуть бедной оскорбленной девушке то, что по праву ей причитается.

После этих слов он замолчал и стал пристально рассматривать шторы, наполовину закрывавшие окна кондитерской.

Огюст сидел, опустив голову, бледный как стена. Наконец он поднял на мсье Пьера потемневший взгляд, в котором смешались отчаяние, ненависть и мольба.

– Не губите меня! – прошептал он, стискивая край стола побелевшими пальцами. – Сейчас, здесь, решается моя судьба. Если вы ее разрушите, смерть моя будет на вашей совести. Да, я поступил с Люси отвратительно… Простите меня, если можете! И… я заплачу вам ваши десять тысяч… Только дайте мне хотя бы три дня, мне нужно ведь где-то назанимать такую сумму…

– Извольте, – мсье Шарло опять заулыбался. – Петербургские гостиницы очень дороги, но так уж и быть… Нынче у нас четверг. В воскресенье здесь же и встретимся, и я вам отдам по получении нужной суммы ваше обязательство. До скорой встречи, мой мальчик!

День в чертежной прошел для Огюста как в тумане. Мысленно он припоминал имена известных ему ростовщиков и идущую о них славу.

В шесть часов вечера молодой архитектор вошел в залу знакомого ему трактирчика фрау Готлиб возле Конюшенной площади.

Хозяйка узнала своего бывшего постояльца и обрадовалась ему.

– Што господин шелает получаль? О, какой господин бледный! Он, верно, замерзаль… Шелаете крепкий чай?

– Водки желаю! – падая на стул, сказал Монферран. – И пожалуйста, целую бутылку…

Дальше будто опустилась тяжелая черная занавесь. Он ничего не мог вспомнить.

– Вы полежите еще чуток, сударь. – Алеша, приложив компресс, заботливо поправил одеяло. – Я, коли желаете, слетаю в Комитет ваш да скажу, что вам неможется, уж один раз снесут… Все одно работать не сможете. Голова-то болит?

– Болит. – Огюст сморщился, привстав, оглядел комнату, в которой заметил наспех прибранный беспорядок, и вдруг понял…

– Алеша, скажи, что со мной было?

– А вы ничего не помните? – спросил слуга, вновь присаживаясь на стул, придвинутый вплотную к кровати.

– Ничего не помню… Когда я пришел домой?

– Часу так в десятом.

– И что было потом?

Алексей чуть заметно покраснел и отвел взгляд в сторону:

– Да Бог с вами, Август Августович! Мало ли что бывает? Слава Богу, что так. А коли бы хуже было? Вы ж как зашли в коридор, так и замертво и упали… А ну как бы не дошли, да на улице?! А нынче мороз приударил… Вот и была бы вся недолга! Как подумаю…

Огюст растерянно и испуганно посмотрел на него, чувствуя, что лицо его заливает пунцовая краска.

– Упал в коридоре? Я?.. Фу ты, дрянь, размазня! Как же я мог так… Как это по-русски?

– Перебрать, – подсказал Алексей. – Да ведь со всеми бывает, сударь. А вы ее еще не знаете, водки-матушки… И закусить надо было, а вы без закуски…

– А это ты откуда знаешь, а?

Слуга снова потупился:

– Знаю уж… Видно было…

В это время Огюст ощутил во рту гадкий привкус и догадался…

– О Боже! – вырвалось у него. – Какая мерзость!

И, отвернувшись, бросил: