Соборная площадь (СИ)

— Кому нужно, тот давно обменял, — сердито отрезал Аркаша. — И обменяет. Из Армении, из Грузии до сих пор чемоданы волокут, багажники не закрываются. Пока мы только их да хохлов обслуживаем. Еще цветочки, скоро Казахстан с Узбекистаном подключатся, Молдавия. Все страны, которые ввели национальную валюту.

— Да, братцы, работы нам по горло, — поддержал Папен. — Я своей намекнул, чтобы она не отирала задом стены в квартире, а шла сюда на помощь.

— Ты скоро всю семью пригонишь, — беззлобно ощерился Аркаша. — Я бы тоже пригнал свою бабу, но ее и пряником не заманишь. Стесняется.

Я натянуто улыбнулся. Хотел подколоть, мол, колбасу с колбасного таскать не стесняется, но промолчал. Вспомнил некстати, что первым нарушил базарный закон, приведя соседа. Слава Богу, что избавился от него. Больше двух месяцев ощущал себя почти трезвым человеком, иначе бы вообще не просыхал. Папену хорошо, у него семья. Мне помогать некому. Людмиле до лампочки, старшая дочь Юля по телефону обрадовала тем, что ходит беременная. Значит, скоро стану дедушкой. Остальных детей не видел сто лет. Как там Наташка с Сережкой, какими стали! Наташке уже шестнадцать, Сережке скоро пятнадцать. Но я дал слово никогда не появляться на пороге их дома, потому что бывшая супруга вновь вышла замуж. Дай им Бог здоровья и удачи. Аленка далеко, с бабушкой в Ставропольском крае. Тоже одиннадцатый год…

Стряхнув грустные мысли, я отошел от ребят, и поплелся на свое, пока не занятое место. Рассуждения Папена и Аркаши о том, что работы непочатый край, немного взбодрили. И, правда, не успел прицепить табличку к отвороту пальто, как подкатил первый клиент. Это был высокий подполковник в помятой шинели, в голубых петличках серебряные крылышки. Летчик. Скорее всего, воевал в Афганистане. Слишком молод для большого чина.

— Старые бабки берешь? — нависая надо мной гранитной глыбой, спросил он.

— Беру.

— Почем?

— Один к восьми.

— А мне сказали, что можно сдать к девяти.

— Я такого не слышал. Мы берем к восьми, — развел я руками.

В голове пронеслось, что кто-то из ваучеристов начал повышать ставки. — Сколько у тебя?

— Полтора миллиона. В отпуске прочухался, а теперь бегаю. У родственников штампы в паспортах стоят. Даже у тещи, не говоря уже о жене. Друзья, сослуживцы тоже отметились. Короче, осечка. Ну, так как мы договоримся?

— А у солдат? — забыл я о своей службе в армии.

— У солдат паспортов не бывает. Денег таких тоже.

— Прошу прощения, запамятовал. Если хотите по коэффициенту ноль восемь, я помогу вам скинуться. Сто тысяч куплю сразу, остальное возьмут ребята.

— Согласен, все равно деваться некуда. Где будем рассчитываться?

— В магазине, — кивнул я на раскрытые двери.

Выкупив сто тысяч рублей, я поспешил к Аркаше.

— Возьмешь лимон четыреста? По ноль девять.

— Если бы лимона три, хотя бы, то возьму, — замялся тот. — А лимон четыреста по ноль восемьдесят пять. Потолок.

— Лады. Если Папен не согласится, я подгоню клиента к тебе.

— Он и по ноль девяносто пять перехватит. Что ты, Папена не знаешь? Ты его не приучай.

— Но я не хочу упускать клиента.

— Где он? Давай сам договорюсь.

Вот хитрый еврей, прямо чувствует, что здесь что-то не так. Нюх как у хорошей собаки. Отмахнувшись, я рванул к Папену.

— По ноль девять, лимон четыреста. Берешь?

— Беру.

— Отстегивай бабки.

Пока тот перебирал купюры, я мысленно подсчитывал навар, одновременно думая о том, что Аркаша оказался прав. Вот кто поднимает ставки, загребая все подряд. Конкуренция здесь бессмысленна. Раздавит. Единственный выход, сыграть, как сейчас, на перекидах. Иначе дело труба.

Подполковник терпеливо дожидался там, где его оставили. Мало того, он успел разложить стольники на три кучки, для удобства подсчета. Операция купля — продажа заняла максимум несколько минут. Мы, как старые знакомые, пожали друг другу руки, и офицер вышел за двери. В руках у меня остались сто сорок тысяч от Папена, да моих девяносто. Итого двести тридцать тысяч. Можно, как договорились, сдать Папену все полтора лимона по ноль девять, чтобы самому не отираться по сберкассам. Наличка составит почти на двести шестьдесят штук старыми. Живем. После пьянки мне всегда везло. Судьба как бы оставляла надежду на будущее, мол, не все еще потеряно. Одумайся.