Соборная площадь (СИ)

— Чтобы я тебя здесь не видел, ты понял? Пес плешивый. Хватит одного, на углу. Замечу еще раз, что ты здесь крутишься, ноги из задницы повыдергиваю. Пошел отсюда, козел.

— А я что… я ничего, — забормотал тот, испуганно моргая глазами. — Я, вот, ребятам помогаю коробки переставлять, сигареты раскладывать.

— Я тебя самого сейчас на части разложу, на этих самых коробках. Бегом, сказал.

Парнишка шмыгнул носом, поддернул штаны и растворился в толпе. Данко поговорил еще о чем-то с ребятами, продавцами сигарет, которые понимающе кивали ему. Затем вернулся к углу ларька, нацепил табличку, принял свою обычную выжидательную, внешне абсолютно безразличную, стойку.

Обмен денег закончился. И хотя полтинники и сотенные продолжали волочь со всех концов бывшего Советского Союза, сдать старые купюры было уже невозможно. Сберкассы как одна закрыли приемные окна, не оставив никакой лазейки. Разве что по специальному разрешению представителя администрации района, города или области. Но это разрешение давало возможность обменять все те же сто тысяч рублей. Не набегаешься по инстанциям, чтобы достать бумажку, по которой светило заработать пятьдесят тысяч, потому что клиенты соглашались скинуть старые бабки по коэффициенту ноль пять. То есть, пополам. Однажды с Украины пригнали машину, груженную мешками, запечатанными государственными печатями. Белых банковских чувалов было так много, что даже видавшие виды асы базара разинули рты. Мешки оказались забитыми под завязку пачками рублей, трояков, пятерок и десяток. Но все купюры порченные — или надорванные, или измазанные красками. Выяснилось, что бывшую твердой валюту, непригодную к дальнейшему употреблению, просто списали. Ее приготовили для сжигания, да, видимо, оставили без присмотра. Забыли, что голь на выдумки хитра. Нашлись дельные люди, которые решили прокрутить несметное по старым меркам богатство по новой. Из самостийной Украины примчались в правопреемницу великой державы — Россию. И — пролетели. Если бы на десяток дней пораньше, то еще что-то получилось бы: распихать пачки по многочисленным сберкассам, договориться, в конце концов, со знакомыми кассирами в центральном банке. Благо, у некоторых ваучеристов там работали родственники. Теперь же хохлам — предпринимателям дали единственный совет — гнать дальше, в благословенную Армению или в Туркменистан. По рассказам, русские деньги там еще имели полное право хождения из-за отсутствия национальной валюты. Мы тогда не знали, что запрещенные на территории России старые бабки еще долго будут иметь вес на ее окраинах. Ребята уехали ни с чем, хотя соглашались продать все мешки за миллион новыми. Чуть позднее многие пожалели, что не перекупили всю эту груду и не свалили в каком-либо дворе до лучших времен. Примерно через месяц вновь появились скупщики старых денег. Правда, предлагали они коэффициент ноль шесть. А если сумма большая, то по ноль восемь. Но поезд ушел, редко у кого завалялось десяток — другой тысяч.

Солнце пригревало все сильнее. Голову пекло, а ноги по-прежнему мерзли. Мартовская канитель. У главного входа в рынок вновь появились сборные столики наперсточников. Обычно ребята никогда не работали в одиночку, обязательно в сторонке отирались два-три амбала. Хорошо одетые, прилизанные, в фирменных туфлях. Вокруг сновали на подхвате пацаны четырнадцати-шестнадцати лет. Девушка старательно зазывала прохожих. И начиналась игра. Иногда она была стоящей: яркой, азартной, денежной. Шарик мотался по доске неуловимым чертиком. Он то застывал на месте, и тогда казалось, что подними наперсток, а шарик там, сидит, съежился. То молнией перелетал с одного места на другое, от одного колпачка к следующему. Ставки росли, голоса переходили на повышенные тона. И вот он, кульминационный всплеск, обязательно заканчивавшийся или скандалом, или грандиозной дракой, но редко полюбовно. Такая игра, таков накал страстей.

К Папену и его жене прибавились две дочери, а немного погодя свояченица. Образовался семейный подряд. Одна из дочерей привела с собой еще и мужа. Мы косились в их сторону, но молчали, потому что сами отдали участок от рыбного магазина до угла базара. Как говорится, после драки кулаками не машут. Данко, правда, бросил однажды в сердцах:

— Честное слово, ребята, я приведу сюда табор.