Соборная площадь (СИ)

— Да ты что! Этот пацан? — округлил за очками черные глаза Арутюн. — Он мне самому не понравился. Помнишь, мы с Длинным тебе фальшивые марки показывали? Думал, ты разберешься, если что не так. Покажи.

Молча сунув баксы армянину, я закурил, бросил равнодушный взгляд на толстую цепь в его руках. Да, вязка необычная, когда-то было золотое покрытие, но сейчас оно облезло. Изделие больше походило на линяющую змею, хотя рука мастера чувствовалась даже в таком его неприглядном виде.

— Отлично сработано, не придерешься, — наконец подал голос Арутюн, возвращая баксы. — Что тебе сказать в утешение. Всех нас кидали, не ты первый, не ты последний. Если сможешь, толкани какому-нибудь лоху. Только не на нашем базаре, а на Северном, Нахичеванском. Жалко терять двести с лишним тонн.

— Не смогу.

— Тогда отмочи приклеенные цифры и продай как пятерки. Хоть двадцать тысяч вернешь. Устал ты. Говорю тебе, поехали на море, дней на десять.

— Поехали, — резко рубанув воздух рукой, неожиданно для себя согласился я. — Завтра же, а сегодня возьмем билеты.

— Почему завтра? — опешил Арутюн. — Подготовиться надо, купить что-то в дорогу. У меня даже плавок нет.

— У меня тоже. Новые какая-то сволочь сперла, а старые стыдно надевать. Короче, завтра с утра закупимся, а вечером на поезд. Рано утречком будем в Лазаревском.

— Ну… тебе видней. Мне тоже надоело отбиваться от каждого мента, то и дело проверка документов. А нашли что, давай взятку. Дал на лапу, все равно гонят с базара, мол, чтобы твоего духу не было, своих, мол, хватает.

— Правильно делают, — злой на все на свете, ощерился я. — Дай вам волю, скоро весь Ростов по-армянски гутарить начнет. На базаре хоть уши затыкай от гортанных выкриков да от русского с акцентом, мата. В Азербайджане, в Армении такого, небось, не услышишь, быстро пасть заткнут, особенно нашему брату русаку. У вас почти стопроцентные только национальные браки, а здесь можно творить, что хочешь. И девочек насиловать, и стрелять, и грабить. И кидать.

— Что правильно? Тебя что, армяне кинули? — удивленно приподнял плечи Арутюн. — Я никого не граблю, не убиваю, работаю, как все. На базаре не торгую, не хамлю. Слушай, какая муха тебя укусила?

— Я не о тебе, хотя ты тоже гусь хороший, — продолжал я, не снижая тона. Вспомнилась сделка с иконой. Если бы вовремя не продал, то армянин, наверняка, погрел бы на ней руки. Другие мелочи. — Почему ты не предупредил меня про кидал, а сразу тихой сапой свалил в сторону? Сам же сказал, что он тебе не понравился, можно ж было подстраховать.

— А ты что, совсем маленький? Не первый год крутишься, обязан за версту их вычислять. Смотри-ка, я уже виноват.

— Ладно, давай замнем, — хрипло выдавил я, сникая. — Обидно, падла, только настроишься — очередная неприятность. Как проклятый.

— Ушами надо меньше хлопать, тогда все будет в порядке. Армяне ему, видите ли, виноваты. Кровные братья кинули, а он не знает, на кого свалить вину, — Арутюн шумно перевел дыхание, закурил. — Ну что, поедем? Или ты уже передумал?

— Поедем.

О, с какой радостью влезал я в поезд. «Москва — Адлер». Даже постоянно преследовавшая боязнь замкнутого пространства отодвинулась куда-то в сторону. Она лишь на мгновение напомнила о себе мимолетным всплеском необъяснимого страха только тогда, когда состав тронулся, и захлопнулись двери вагона. И сразу бесследно исчезла. Я уезжал от пьянок, разборок, от нервного из-за постоянных влетов перенапряжения на море. Я пытался удрать от себя. Неограниченное время предоставленного себе отпуска рисовалось нескончаемой чередой лазурных волн, на вершинах которых в белой пене играли радугой разноцветные купальники. С берега наплывали насыщенные запахами цветов созревших фруктов и еще чем-то турецким плотные валы воздуха. Купайся, кувыркайся, загорай. Ходи вечером на танцы, прижимайся к горячим, шоколадным женским телам. Отдыхай.

Но правильно говорят умные люди, что от себя не убежишь. В первый же день, под вечер, мы оба еле ворочали языками. Раскололи нас наши же ростовские девочки, приехавшие в Лазаревское на несколько дней. Мы поили всю эту хитро-шумно-жадную компанию — человек пять — шампанским, ликерами и водкой, швыряли деньги направо и налево. Особенно усердствовал соскучившийся по женскому племени Арутюн. Но ни одна из них, уже достаточно пьяных, не захотела вечером подняться в горы. Даже о танцах никто не заикнулся. Накачались за наш счет и уползли домой, исподтишка, знаками показывая, чтобы я отрывался от своего нескладного корешка. На этот счет у меня было свое собственное мнение. Никогда еще не приходилось оставлять друзей в беде. Да и моя беременная Людмила присутствовала как бы незримо. И без приключений было хорошо. От обилия солнца, синей соленой воды, чистого, не отравленного выхлопными газами и фабричными дымами густого воздуха.