Соборная площадь (СИ)

Выскочив за двери магазина, я помчался сливать ваучеры по предложенной купцами утром цене. Налички было всего триста штук, не хватало каких-то пятидесяти тысяч. Но те, заподозрив, что я попал в финансовые сети или хочу прокрутить выгодную сделку, дружно показали елду. С тех пор, как возникло напряжение, они не в первый раз мстили нашему брату таким образом. Знакомые ваучеристы тоже не обналичили чеки даже по базарной цене, сославшись на затоваренность. Выгодная сделка грозила лопнуть мыльным пузырем. В замешательстве я снова вернулся на свое место.

— Скажи, зачем понадобились бабки, и я постараюсь тебе помочь, — хищно раздувая ноздри, предложил Аркаша.

Но если рассказать о сделке, то орден тут же уплывет в его руки. По более высокой цене. Заметив беспомощность, любой ваучерист не преминет ею воспользоваться. В нашем клане давно действовал волчий закон. Поэтому, равнодушно пожав плечами, я отошел в сторону. На счастье в поле зрения объявился брат известного московского поэта Женя. Он тоже занимался нумизматикой, орденами, иконами и прочим. Это был справедливый мужчина, здорово переживавший измену супруги и недавний с ней развод. Вообще обоим братьям с женами не повезло. Подозвав его, я предложил купить награду на двоих.

— А ты проверял ее? Там все в порядке?

У Женьки были удивительно красивые синие, с черными ресницами глаза, огромные, девичьи. Недаром знаменитый художник Илья Глазунов писал с его брата — поэта, который как две капли воды походил на Женьку, «Икара». Англичане за законченную картину давали несколько тысяч футов стерлингов. Но поэт отказался нагревать руки на подаренном ему художником собственном, почти мистическом, портрете.

— Проверил, все в порядке, — успокоил я Женьку. — Ленинградский, с удостоверением.

— С орденской книжкой?

— Да, номера одинаковые. Видно решили напрочь забыть о заслуге родича.

Женщина по-прежнему стояла в магазине. Ребенок копался в ее простеньком платке, но пальто с итальянскими сапогами выглядели добротно. Чем вновь возбудили мысль о том, что можно было бы ей обойтись и без этих, не столь больших денег. Выкупив орден, мы вышли за двери магазина.

— Ты хочешь его продать? — тронул за рукав Женька.

— Денег нет. Затарен чеками по уши.

— Продай мне за четыреста тысяч, — попросил он. — Хочу оставить Ленина у себя. Тем более, с удостоверением.

— В коллекцию?

— Да. Все равно уплывет в загранку. А я порадую брата, когда он приедет в Ростов. Ты же знаешь, он ярый противник нынешних преобразований. Помнишь, рассказывал, как приезжающие во времена Брежнева иностранцы завидовали русским. Учеба, больницы бесплатно, за квартиры, садики, путевки в санатории символические цены, продукты дешевые. Хоть работай, хоть ноги на стол, голодным не останешься, разутым, раздетым тоже. А потом, когда к власти пришел Горбачев, они поражались. Зачем, говорили, вы отказываетесь от земного рая, зачем вновь возвращаетесь в капитализм. Вы, мол, духовно богатые, развитые люди, сытые, одетые, веселые, хотите снова превратиться в стаю голодных волков, готовых отнять друг у друга кусок мяса.

— Помню. Отчасти согласен с твоим братом. Тоже вспоминаю прошлые времена с ностальгией. Но, понимаешь, положение сытого раба хуже положения голодного свободного гражданина. Лучше уж питаться размоченным в воде сухарем, зато ходить с высоко поднятой головой, чем пригинаться к земле с набитым брюхом. Хотя прекрасно осознаю, что такое состояние для большинства людей естественно.

— Ты ходишь с высоко поднятой головой? — недоверчиво посмотрел на меня Женька.

— Да. Потихоньку выпрямляюсь, сковыриваю с себя коросты маразма. Да и последний член без соли пока не жую. Верчусь, как видишь. На тебе, вот, пятьдесят штук наварил.

— Не знаю. Я лично боюсь заглядывать в будущее, — вздохнул Женька. — Дочка растет, взрослая уже, пятнадцать лет. Придет, поживет у меня дня три — неделю, снова денег кот наплакал. Крутись, папка, пока ноги носят, голова мыслит. А случись что, никому не нужен. Брата родной сын из квартиры гонит, не говоря о супруге. Женился и гонит, мол, мы не собираемся за тобой ухаживать. А ведь ты знаешь, брат парализованный на левую сторону, получил квартиру, заставил Федора учиться в Литературном институте. Я вот разменялся со своей на однокомнатную. Честно скажу, особого облегчения не испытал. Но я, тьфу, тьфу, пока здоровый. А ему как?

— Знаю, у самого положение не лучше. У тебя одна дочка, а у меня… Тому дай, этому тоже. Отбиваюсь, отмалчиваюсь, как могу. Но все равно за демократию, за себя.