Соборная площадь

— Первая жирная волна почти схлынула. Чтобы сорвать солидный куш, нужно неделями пасти клиента. Много конкурентов, включая различные фирмы. Так мы договорились?

— Узнаю, но обещать не буду.

Серж подошел к Лане, обнял ее за плечи. Володя Артист с Витьком притормозили рядом со Сникерсом. Я пощипал подбородок. Десять процентов от наколки — неплохой приработок. Надо бы поспрашивать у ребят, среди них достаточно много живущих в одиночестве. Но что будет потом с тем же Лешкой Армяном, если он расстанется с жильем. Уговаривать Серж умеет. Под забор? На вокзал? Сопьется совсем. Похоже, такое предложение не для меня, против него восстает все существо. Точно в таком положении могу оказаться и я, несмотря на наличие взрослых детей и даже внучки. Да, у них есть угол, но когда–то придет пора выходить замуж, жениться. Не все время прятаться под родительским крылышком. Не вечный и я. Пусть хоть такой будет помощь, коли не представилось возможности подымать на ноги до самостоятельного становления на крыло. Я провел рукой по лицу, освобождаясь от навеянных предложением Сержа мыслей. Паршивый у него бизнес, замешан на слезах, на человеческих трагедиях. А по внешнему виду — из благородной семьи. Удачливый Владик тоже. Но слишком часто приходится слышать от таких молодых, как они, жестокие слова, сказанные с полным безразличием в голосе: «Это его — или их — проблемы». Раньше, до перестройки, они звучали гораздо реже.

Закончив разговор со старухой, ко мне подошел Аркаша. Ребята иногда называли его Плойдиком. Мол, сегодня Плойдика не будет, ворует на своем холодильнике мороженое со сливочным маслом. Или — ну, разошелся Плойдик, никого не пропускает.

— Хочешь узнать, что мне предложили? — спросил он.

— Наверное, модный горшок времен Бориса Годунова, — с интересом воззрился я на него. — Выкладывай, Плойдик, послушаю.

— Что вы мне за прозвище приклеили? — возмутился было тот. — Лепите горбатого к стенке, ведь не подходит.

— Почему? Ты толстый, на крупного дирижопеля смахиваешь. Корпус, понимаешь ли, обтекаемый. А раз так, то Плойдик.

— Дурацкое объяснение, — нахмурился Аркаша. — Кто это придумал? Ты?

— Не помню, но скорее всего.

— Ухи бы тебе оборвать, всем клички пораздал. Папена теперь зовут Папеном. Ха–ха, я даже не вспомню его настоящего имени.

— Так что тебе предложила бабка?

— А-а, ты почти угадал. Медная посудина со львами вместо ручек. Старуха предложила осмотреть предмет дома. Тяжелый.

— Пойдешь?

— Почему не пойти. Тем более с царскими орлами, со всякими клеймами и тому подобным. Заодно взгляну на старинные картины, писаные маслом аж в 1858 году. Глядишь, подлинники настоящего художника того времени. Кто у нас тогда больно известным был?

— Не знаю. Со школьной скамьи я запомнил лишь «Грачи прилетели» Саврасова, «Утро в лесу» Шишкина и «Богатырей» Васнецова.

— Ладно, на месте разберемся. Посмотри, как Серж обхаживает Лану, словно ничего не знает.

— А что ему надо знать? — посмотрел я на Аркашу. — Что с Геликом балдеет? Это ее дело.

— С ним балдеть она больше не будет. Умер парень. Сегодня утром, тебя еще не было, сообщил его корешок.

— Все–таки умер… Я слышал, что его положили в больницу. Обострилась старая болячка от ножевого ранения в печень. Думал, вытянет. Вид у него был цветущий.

— У всех у нас цветущий вид…

Вздохнув, Аркаша откачнулся в сторону. Ко мне подвалил вертлявый парень, намекнул на имеющуюся у него сотню долларов. Я почувствовал подвох, но работы не было. Ваучеры шли ни шатко, ни валко. То цена на чек приподнималась, то снова опускалась до опасной черты, за которой возня с ним не стоила выеденного яйца. Во первых, людей уже обнадежили его высоким рейтингом, во вторых, чеков на руках осталось не так много.

— Показывай, — вяло согласился я.

— Давай пройдем в магазин, — засуетился парень. — Я в Ростове проездом, не хотелось бы влетать по мелочи.

Набор аргументов обычного кидалы. Я уже приготовился послать его подальше, но спортивный интерес перевесил. Хмыкнув, направился в рыбный магазин. В глубине, между прилавком и мешками с мукой, повернулся к нему лицом, рассчитав таким образом, что если крысятник вздумает рвать когти, то непременно наткнется на встречный поток покупателей. Парень вынул из кармана пожеванную стодолларовую бумажку, протянул мне. Купюра оказалась восемьдесят восьмого года выпуска. Такие мы считали старым образцом, но охотно брали по более низкой цене. Всегда находились клиенты, которым год выпуска был безразличен, потому что они уезжали за границу. А за бугром не как в России, там лишь бы не фальшак. Порванная, потертая — значения не имело. Подняв «сотку» над головой, я просветил ее в тусклом электрическом свете. Все было нормально, знаки обратной стороны четко просматривались. Президент на месте, звездочек достаточно тоже.

— Это старье мы берем за двести восемьдесят штук, — протягивая купюру обратно, равнодушно бросил я.

— Всего за двести восемьдесят? Дешево, — парень засуетился быстрее. — Может, накинешь пару червонцев?

— Нет, вообще не хочу связываться. Предложи другим.