Соборная площадь

— Расформировали часть, сократили наших ясных соколов. Кто на гражданку подался, кого в горячие точки отправили. От прежней дивизии и полка не осталось, — как–то сгорбилась Светлана. — Потихоньку спиваемся. Работы нет, держимся за старые места как за соломинку. Зарплата мизерная. Не успела я обрести свое счастье, заторчала в ранге офицерской шлюхи. Надо было с Людмилой уехать, пока еще переводы оформляли. А теперь ракетные шахты почти все законсервированы. Третий пояс обороны Москвы, как таковой, перестал существовать. Помнишь, на пропусках разных животных штамповали? Кругом патрули, охрана. Сейчас ворота города открыты настежь, поперли скотники из ближних деревень, которых до этого в грязных резиновых сапогах к забору не подпускали. А мы привыкли к веселой светской жизни с глотком шампанского, сухого «Старый замок», гитарным переборам в офицерских салонах. Подкладываешься иногда под колхозника, куда деваться. Детей кормить как–то надо. Единственное, что урвала, квартиру большей площади. Хоть с бараком рассталась.

Мы выпили еще. Сходив в свою комнату, я принес пару шоколадок. Детям. Светлана засобиралась. Свернув из клочка газеты пробку, заткнула недопитую бутылку водки, сунула в карман висевшей в прихожей шубы.

— Проводишь? — обернулась ко мне.

— Конечно, это моя обязанность.

На пороге комнаты появилась мать, критическим взглядом окинула нас обоих:

— Светлана, прощу тебя, больше не наливай ему, — устало поморщилась она. — Еще завалится где, ищи потом. Или ночью начнет колобродить.

— Ни в коем случае, — незаметно подмигнув, заверила та. — Немного пройдемся и отправлю домой.

На улице потрескивал мороз. В Ростове в первых числах марта обычно появлялись лужи талой воды. Здесь высокие сугробы под лунными лучами отливали синевой, под ногами похрустывали заледеневшие гребешки. Было пустынно и холодно. Перекресток погрузился во мглу, лишь кое–где на широкой короткой улице, на столбах, светились лампочки. Взяв Светлану под руку, я вжался в ее теплую шубу. Осеннее пальто не задерживало тепла.

— Холодно у вас, — поежился я. — Глухо, как в танке. Я провожу тебя до дома.

— Хочешь посмотреть новую квартиру? — грустно усмехнулась она. — Вряд ли доставит удовольствие. Кстати, не желаешь послушать новость о своих братьях? Все равно расскажут.

— Какую?

— Славик переспал со мной. Я долго его избегала, но он достал. Тогда я сказала, что ты лучше, добрее, благороднее, что–ли. Больше он не приходил. Володя тоже добивался, приглашал работать в ларек. Я отказалась, семья, дети. А может, просто хотел поддержать. Не знаю.

Мы прошли всю улицу. Дальше возвышался забор воинской части с ярко освещенной проходной. Светлана свернула в сторону, к одному из четырехэтажных новых домов из белого кирпича. Замусоренный подъезд, заплеванные ступени. Квартира оказалась на первом этаже. Пошарив по карманам, Светлана чертыхнулась, толкнула плечом дверь. Она отворилась с долгим громким скрипом, словно едва держалась на петлях. Так и было на самом деле. Под потолком вспыхнула голая лампочка. В прихожей погром, оголенные провода по стенам, на кухне бардак. Но в единственной комнате за застекленной дверью чистота и порядок. Телевизор, ковер, кровать с покрывалом, на полу палас. Возле стены на тумбочке старенький магнитофон с разбросанными вокруг кассетами.

— Ты закрываться не думаешь? — оглядываясь вокруг, спросил я. Светлана успела сбросить шубу на стоящий рядом с кроватью стул.

— Замки поломаны, — равнодушно, как обычное дело, сообщила она. — Любовник, старший лейтенант, по пьянке вышиб ногой. Раздевайся, чего стоишь.

— А дети где?

— У матери. Я забухала, поругалась с ними, они уехали к ней. В домике за рекой, в сосновом бору живут, недалеко от знаменитого монастыря Оптина Пустынь. Ты, писатель, знаешь, почему реку назвали Жиздра?

— Слышал краем уха.

— Во времена Батыева нашествия по берегам ходили русские ратники. Дозорные. Жив? — кричали они через реку. Здрав — отвечали с другой стороны. А после побоища речушку через Коэельск назвали Другусна, Другу — сна, потому что на дне ее много погибших. Теперь–то иной раз и по–татарски обзывают — Тургуской. Проходи на кухню, допьем. Одной скучно. Мой постоянный на точке на неделю, дежурство. Ревнивый, скотина, сил нет.

— Ты так и спишь не закрываясь?

— А чего здесь брать! Телевизор не работает, ковер облысел, денег не нажила.