Соборная площадь

Безнадежно хмыкнув, ваучерист зло сплюнул и пошел по направлению к главному входу в рынок. Некоторое время я бессмысленно водил глазами вокруг, пережевывая сказанное парнем, который был покруче многих из нас. Наконец пришел к выводу, что заточки и «пушки» спасут лишь в том случае, когда нападать будут спереди. То есть, намерения противника станут явными. Какой же дурак начнет действовать именно так. В наше время даже законченный алкаш норовит отоварить ящиком по башке сзади. Прошли эпохи кулачных боев стенка на стенку на Москва–реке, когда шли на противника лоб в лоб. Теперь норовят укусить со стороны задницы, да побольней.

Кто–то крепко хлопнул меня по плечу, заставив невольно вздрогнуть. Я быстро обернулся. Как ни в чем ни бывало, Аркаша перекинул сумку с плеча на крутое пузо, вытащил из нее табличку.

— Тебе, что, делать не хрена? — вскинулся я.

— А что! Я только подошел, — невинно заморгал тот ресницами.

— Михалыча снова кинули, — гася раздражение, сообщил я. — На триста ваучеров, прямо в собственной квартире.

С лица Аркаши мгновенно сползло благодушное настроение. Почмокав полными губами, он полез в карман за носовым платком. Наконец спросил:

— Когда?

— Не знаю, наверное, вчера, ближе к вечеру. Если бы раньше, мы были бы уже в курсе дела.

— А кто сказал?

— Ваучерист с центрального прохода. Только что подходил.

— Это который с ним рядом работает? Высокий такой, белобрысый.

— Он самый.

— Дела… — Аркаша вытер платком потное лицо и шею. — Я уже стараюсь уходить в два — три часа дня.

— Какой толк, в тот раз его отоварили в обед в центре города.

— Все равно, народу вокруг побольше, на помощь можно позвать. А помнишь, как мы бегали по всему городу с полными сумками денег? Ваучеры сдадим в «Донкомбанк» или в «Ростсоцбанк» и обратно на базар, — он засунул платок в карман, бросил взгляд на бегущую мимо толпу. — Жалко Михалыча, в который раз его.

— Ты лучше подумай, как их вычислить, этих педерастов, — зло оборвал я его признания в сочувствии.

— Бесполезно. Они в толпе, понимаешь? А мы все в своих мыслях, оглянуться некогда.

— Но заточку носишь, — усмехнулся я. — Кстати, тоже бесполезную, потому что эти мрази подскакивают сзади и бьют либо по затылку, либо в висок, чтобы наверняка.

— Почему бесполезную? Не бесполезную, — вспыхнул спичкой Аркаша. — Если устою на ногах, то всажу, без сомнений, по самую рукоятку. Даже не задумываясь о последствиях, потому что это нападение, грабеж. Любой суд оправдает. Я действовал в целях самообороны, понял? И в подъезд никогда не вхожу один. Осмотрюсь, подожду кого из соседей, тогда иду. Семейный подряд, вон, ходит кодлой. Как бы здесь ни поскубались, а домой вместе.

— Правильно делают, — буркнул я. Отойдя от запыхтевшего самоварным жаром Аркаши, прислонился к углу еще не открывшегося «комка». Издалека бросил. — Они видят, что мы одиноки, что защиты ни от кого, даже от ментов не дождешься, поэтому истребляют как мамонтов. Чхать они хотели на твои заточки. Они уже носят с собой «пушки».

— За пушку можно схлопотать, — по инерции огрызнулся Аркаша.

Я промолчал. Подошедшая хохлушка бойко завела торговлю за купоны… После ее исчезновения работа пошла веселее. До прихода остальных ребят я успел купить и перепродать полтинник баксов, сбагрить добрых две трети пачки купонов, приобрести медный тазик для варки варенья и стать владельцем узкогорлого индийского кувшина, тоже медного. Или латунного, скрытого прозрачным лаком с замысловатым рисунком под ним. А потом подвалили ребята. Тазик показался им слишком маленьким. Скорее, это была посуда для собак. До обеда я пытался продать его, но безуспешно. А вот кувшин понравился всем. После часу дня нарисовался и пропадавший где–то Арутюн, как всегда, «уколотый». Последние месяцы, он, кажется, прочно уселся, на иглу. Пристроившись сзади, закачался взад — вперед с полуприкрытыми бессмысленными глазами.

— Ты не собираешься работать? — обернулся я к нему.

— Нет. Я на мели.

— У тебя только что были бабки.

— Были, неделю назад, — Арутюн поднял отяжелевшие веки, тупо уставился на мое плечо, — Влетел, на три лимона. Но ты молчи, иначе мне здесь не стоять.

— Как влетел? На чем?