В Болонье зимней — там, где вьюгаСлучайна вовсе как припадокИ ветер страстный как трубачПровоет в бесконечность арок,На площади гроба ученыхСтоят — из мрамора скворечни,Где души их живут скворцамиСвоею жизнью темной вечной,Там в уголке однажды в церквиЯ видела Пьету,Которой равныхПо силе изумленья перед смертьюНет в целом мире.Там лысая МарияСжимая руки,Истошно воет,Раздирая рот.Пред нею Сын лежит прекрасный тихий.Как будто смерть ее состарила в мгновенье,Как зверь она ревет.А две Марии как фурии протягивают руки,Желая выдрать зенки грубой смерти,А та свернулась на груди ХристаИ улыбается невидимой улыбкой.Он, Бог наш, спит и знает, что проснется,Утешится Мария, улыбнется.От плит базальтовыхТакою веет скорбью,Как будто бы земле не рассказали,Что Воскресенье будет,Все станет новым и иным.О злые люди, падите же на снегИ расскажитеКамням и сердцу своему,Что тверже камня,Что Сын воскрес.И Матери вы это расскажите,Скажите статуе,Мариям расскажите,На кладбища пойдите,Костям и праху это доложитеИ, закусив губу,В снегахНа время краткоеУсните.
Гоголь на Испанской лестнице
А Рим еще такое захолустье…На Форуме еще пасутся козыИ маленькая обезьянка ЧичиШарманку крутит, закатив глаза.Здесь, у подножья лестницы ИспанскойЕще совсем недавно умер Китс.Весенний день — и с улицы СчастливойКакой-то длинноносый и сутулыйтак весело заскачет по ступенькам,Как птица королек иль гоголек.Но временами косится на теньНа треугольнуюИ с торбой за плечами.А в торбе души умерших лежатИ просятся на волю.А господин вот этот треугольныйКаких-то лет почтенных, темных,Каких-то лет совсем необозримыхБежит, как веер, сбоку по ступенькам.И не отстанет он до смерти, нет.Навстречу подымается художникИ машет Buon giorno, Nicolа!А тот в ответ небрежно улыбнетсяИ от кого-то сзади отмахнется.А обезьянка маленькая ЧичиТак влажно смотрит, получив пятак.
Римская тетрадь
Ольге Мартыновой
Воспоминание о фреске фра Беато Анджелико «Крещение»