Собрание пьес. Книга 2

Куликов(громко сморкается). Что бы меня, старую собаку, вместо него на тот свет отправили… (Смахивает слезы.) Да нет, он должен был погибнуть… Не на войне, так на дуэли, защищая кого-нибудь или ради женщины… Слишком уж был он прост и горяч… (Вынимает папиросу.)

Анна Павловна(тихо плача). Он женщин и не знал, и боялся… Все говорил: мама, я никогда не женюсь, всегда с тобой буду. Так на суде Господнем и предстал чистый… (Плачет.)

Куликов(тихо). Берег себя для родины… Как жених для невесты.

Гавриил. Мама, что же нам плакать? Мы отдали родине все, что у нас было самого прекрасного, самого дорогого… Такие жертвы только и угодны Богу, только и ценны… Мама, — в твоем сердце — печаль и скорбь, но и радость, и гордость…

Мэри(смотрит куда-то далеко, про себя, вдохновенно). Там, где-то далеко, далеко, лежит среди чужих на поле брани наш милый брат, погибший славной смертью, положивший душу свою и жизнь за родину. Не бьется больше горячее сердце, тихо легли послушные руки на груди, чужие закрыли ему глаза, смотревшие на мир с такою верою, с такой любовью… А рядом, может быть, тысячи таких же юных, чистых душою и телом уснули сном праведных… Что может быть прекраснее.

И поистине светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, — ясны и крылаты,
За плечами воинов видны…

Куликов. Народ говорит, — души убитых прямо с поля смерти возносятся к престолу Господню… (Вынимая часы.) Ну, мне в лазарет пора… Нам сегодня новеньких привезут… (Гавриилу.) Мне бы вас, голубчик, на моментик потревожить…

Гавриил. Да полно, батюшка… Скоро, кажется, я вас лечить буду… Если ноги позволят (раздраженно), я в Москве с Нового года курс лекций по теории истребления тевтонов начну читать…

Куликов. Давно пора… (Взглядывает ему в лицо.) Да вы, право, молодцом… Это вы на волжском воздухе… Я, голубчик, сегодня вас мучить не стану… (Прощается.)

Анна Павловна. Батюшка, погоди, взгляни на Глашу-то… Ведь тоже мучается… Пойду и я… (Хочет встать.)

Мэри(тихо Гавриилу). Пусть идет… Это ее отвлечет… (Помогает Анне Павловне встать и провожает ее и доктора до двери.) В нашем доме уже вторая жертва. (Доктору, тихо.) Наш Павел?

Куликов. Смерть всех равняет…

Анна Павловна и Куликов уходят.

Явление восьмое

Гавриил и Мэри.

Мэри. Как маме тяжело…

Гавриил(не скрывая скорби). Кирюша, Кирюша, мой маленький братик…

Мэри(отходит к окну). Кто бы подумал, что это последнее лето… Такое оно было тревожное… Никогда его не забыть…

Тяжелая пауза.

Гавриил(приходя в себя, притворно-равнодушно). Что тебе пишут?

Мэри(протягивая ему оба письма). На, читай… Одно — из Москвы от Риммы, другое…

Гавриил(не берет). Мэри, я, кажется, никогда…

Мэри. Римма в восторге от своего лазарета… устраивает сборы, спектакли… В Москве очень оживленно… Все дружно работают…

Гавриил(дружелюбно). А на фронте что?

Мэри(спокойно). Все как следует. Михаил Сергеевич там совсем обжился, находит, что только там и жизнь, а здесь у нас — прозябанье… Пишет (читает по письму): «Вы вот все время на одной реке, а я — каждый день на разных…» Скучает, когда в бою долго не приходится быть. Пишет, что все мужчины должны всегда носить форму и отбывать даже в мирное время военную службу, — так режим и дисциплина нервы закаляют… Такой бодрый тон… Про неприятеля пишет: «Он нас пугает, а мы его — тоже».

Гавриил. Ну, а «крещенья» еще не получал? Или, как они называют, «подарка»?

Мэри. Нет пока. Да он уцелеет (задумчиво), он не такой… Одни — жертвы, обреченные, ищут, чтобы умереть, чтобы погибнуть, вот — Павел, Кирилл наш, а другие — чтобы сражаться, чтобы победить, как Михаил Сергеевич…

Гавриил(проводит рукой по лбу). Ах, Кирилл… Не могу себе представить… Надо, Мэри, за его телом съездить… Он так любил родную землю… Маме будет хоть его могилка утешением…

Мэри. Я сегодня же выеду… А ты маму удержи… Ее нельзя пускать… (Пауза. Отходит к окну, смотрит в сад, тихо.). Как давно это все, кажется, было… (Про себя, напевает.) «Отцвели, о, давно отцвели…» Что это я? (Умолкает.)

Откуда-то снизу доносится слабый детский крик.

Явление девятое

Те же, Куликов и Анна Павловна.