Собрание ранней прозы

Но это еще не все. Правосудие Божие еще должно быть свершено пред всеми: после этого, личного суда еще предстоит всеобщий. Настал последний день – пришел Страшный суд. Звезды небесные падают на землю, словно плоды смоковницы, сотрясаемой ветром. Солнце, сей великий светильник вселенной, стало подобно власянице, и луна сделалась красна как кровь. Небо скрылось, свившись как свиток. Архангел Михаил, предводитель небесного воинства, является в небесах, грозен и величествен. Став одной ногою на море, другой – на сушу, в архангельскую трубу свою медным гласом он вострубил смерть времен. Три гласа трубы ангельской наполнили всю вселенную. Время есть, время было, но времени не будет больше. С гласом последним души всего рода человеческого ринутся в Иосафатову долину, богатые и бедные, знатные и простые, мудрые и глупые, добрые и злые. Душа каждого создания человеческого, когда-либо жившего, души всех, кому еще предстоит родиться, все сыны и дщери Адамовы, все соберутся в этот высший из дней. И се грядет высший судия! То уже не смиренный Агнец Божий, не кроткий Иисус из Назарета, не Муж Скорбящий, не Добрый Пастырь. Ныне видят его грядущим на облаках в великой силе и славе, и все девять чинов ангельских предстанут в свите его: ангелы и архангелы, начала, власти и силы, престолы и господства, херувимы и серафимы – Бог Вседержитель, Бог предвечный! Возговорит Он, и глас Его достигнет во все дальние пределы, вплоть до бездонных бездн. Высший судия, чей приговор окончателен и ни в чем не может быть изменен. Он призовет праведных одесную Себя и скажет им войти в царство вечного блаженства, уготованное для них. Неправедных же изгонит от Себя, вскричав в оскорбленном Своем величии: Идите от меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его[96]. О, что за мука тогда ожидает злосчастных грешников! Друг отторгается от друга, дети отторгаются от родителей, мужья от жен. Несчастный грешник простирает руки к тем, кто был дорог ему в этой земной жизни, к тем, чью простодушную набожность он, быть может, высмеивал, к тем, кто увещевал его и пытался наставить на путь праведный, к доброму брату, к милой сестре, к матери и отцу, которые так любили его. Но поздно! Праведные отворачивают лицо от жалких погибших душ, кои теперь явились перед глазами всех в истинном своем мерзостном обличье. О вы, лицемеры, вы, гробы повапленные, вы, являвшие миру лица с умильными улыбками, когда души ваши суть зловонное болото грехов, – что станет с вами в этот грозный день?

А день этот придет, неминуемо придет, должен прийти – день смерти, день Страшного суда. В удел человеку даны смерть и суд после смерти. Смерть ждет нас, мы это знаем точно. Но мы не знаем ее часа и ее вида, от долгого ли недуга или от внезапного случая, – Сын Божий грядет в тот час, когда ты не ожидаешь Его. Так будьте же готовы во всякий час, памятуя, что смерть может прийти в любую минуту. Смерть – общий удел наш. Смерть и суд, принесенные в мир грехом наших прародителей, суть темные врата, что закрываются за нашим земным существованием и открываются в неведомое и невиданное, врата, чрез которые должна пройти каждая душа, пройти одна, не имея в помощь ни друга, ни брата, ни родителя, ни наставника, без всякой опоры, кроме своих добрых дел, – одна трепещущая душа. Да пребудет мысль эта всегда с нами, и тогда мы не сможем грешить. Смерть, этот источник ужаса для грешника, – благословенный миг для того, кто шел праведным путем, исполняя долг, отвечающий его месту в жизни, вознося утренние и вечерние молитвы, приступая к Святому Причастию почасту и творя добрые милосердные дела. Для верующего и благочестивого католика, для праведного человека смерть не будет источником ужаса. Разве не послал Аддисон, великий английский писатель, будучи на смертном одре, за порочным молодым графом Уорвиком, дабы тот мог взглянуть, как встречает христианин свою кончину. Да, только верующий и благочестивый католик, он один лишь может воскликнуть в своем сердце:

Смерть! Где твое жало?
Ад! Где твоя победа?[97]

Каждое слово здесь было прямо к нему. Весь гнев Божий направлен был против его греха, мерзостного, потаенного. Нож проповедника проник в глубину его больной совести, и он ощутил в душе своей заразу греха. Да, проповедник прав. Настал Божий час. Как зверь в своем логове, душа его улеглась в собственной грязи, но глас трубы ангельской вызвал ее на свет из греховной тьмы. Весть о конце, возглашенная архангелом, в одно мгновение разрушила его самонадеянное спокойствие. Вихрь последнего дня ворвался в сознание, и грехи, златоглазые блудницы его мечтаний, бросились врассыпную от этого урагана, в ужасе издавая мышиный писк, прикрываясь гривой волос.