Собрание ранней прозы

— Иисус или Церковь — мне это все едино. Я не могу следовать за ним. Мне необходима свобода поступать как мне нравится.

— Никому не дано поступать как нравится.

— Морально.

— Нет, и морально тоже нет.

— Ты хочешь, — сказал Стивен, — чтобы я тоже был как эти доносчики и лицемеры в колледже. Никогда я таким не буду.

— Нет. Я сказал про Иисуса.

— Не будем о нем. Я его превратил в имя нарицательное. В него не верят, его заповедям не следуют. Так или иначе, давай мы Иисуса оставим. В пределах моего зрения только его заместитель в Риме. Это пустое дело. Меня не запугают, чтобы я платил дань, безразлично, деньгами или мыслями.

— Ты мне сказал — помнишь вечер, когда мы стояли у балюстрады наверху и говорили про…

— Да помню, помню, — сказал Стивен, который терпеть не мог этот метод Крэнли «вспоминать прошедшее», — что я тебе говорил?

— Ты рассказал мне, какие мысли у тебя были про Иисуса в Страстную Пятницу, про безобразного скрюченного Иисуса. А тебе никогда в голову не приходило, что Иисус мог быть сознательным самозванцем?

— Я никогда не верил в его целомудрие — в смысле, с тех пор, как я стал думать о нем. Я уверен, он вовсе не был евнухом-священником. Его интерес к распутным женщинам слишком настойчиво человеческий. Все женщины, что вокруг него, — сомнительной репутации.

— И ты не думаешь, что он Бог?

— Хорош вопрос! Ты мне объясни это: объясни соединение ипостасей; скажи, подходит ли та фигура, которой этот вот полисмен поклоняется как Святому Духу, на роль сперматозоида с крылышками. Хорош вопрос! Он делает общие замечания о жизни, вот все, что я знаю, — и с этими замечаниями я не согласен.

— Ну например?

— Например… Слушай, я не могу говорить об этом. Я не специалист, и мне никто не платит как служителю Бога. Я хочу жить, пойми. Макканн желает воздух и пищу — я желаю это и еще массу другого. Мне все равно, прав я или нет. Я думаю, в человеческих делах всегда риск. Но пусть даже я не прав, мне не придется по крайней мере выносить общество патера Батта целую вечность.

Крэнли рассмеялся:

— Не забывай, он наверняка будет со прославленными.

— Выходит, по климату лучше рай, а по компании ад… Все это до того по-идиотски, вся эта канитель. Бросить все к черту. Я еще молод. Когда у меня вырастет борода по пояс, я изучу древнееврейский и тогда все тебе напишу про это.

— Почему ты так не выносишь иезуитов? — спросил Крэнли.

Стивен ничего не ответил, и когда они вошли снова в полосу света, Крэнли воскликнул:

— Ты стал весь красный!

— Я это чувствую, — ответил Стивен.

— Большинство считает тебя сдержанным человеком, — после паузы сказал Крэнли.

— Правильно считает, — сказал Стивен.

— Только не в этом вопросе. С чего ты так разволновался — не понимаю. Тебе это следует обдумать.

— Когда захочу, я могу обдумать все, что угодно. Все это дело я обдумал тщательно и внимательно, можешь мне в этом верить или не верить. Но мой побег из неволи меня волнует — я должен говорить именно так. Я чувствую, как лицо у меня горит. Чувствую, как сквозь меня проносится ветер.

— «Шум как бы от несущегося сильного ветра»[41], — сказал Крэнли.

— Ты убеждаешь меня отложить жизнь — отложить насколько? Жизнь — это жизнь сейчас: если я ее отложу, я, может быть, никогда не начну жить. Ходить с достоинством по земле, выражать себя без тупой претензии, осознавать собственную человечность! И не думай, пожалуйста, что я занимаюсь декламацией, я совершенно серьезен. Я говорю из глубины души.

— Души?

— Да, моей души, моей духовной природы. Жизнь это не значит позевывать. Философия, любовь, искусство не исчезнут из моего мира из-за того, что я перестал верить, будто позволив себе вожделение на одну десятую секунды, я для себя готовлю вечные муки. Я счастлив.

— Ты правда это можешь сказать?

— Иисус печален. Почему он так печален? Он одинок… Послушай, надо, чтоб ты увидел истину в том, что я говорю. Ты поддерживаешь Церковь против меня…

— Дай мне…

— Но что такое Церковь? Это не Иисус, блистательный одиночка со своими неподражаемыми воздержаньями. Церковь создана мною и мне подобными[42] — ее службы, предания, обряды, живопись, музыка, традиции. Все это ей дали ее художники. Они сделали ее тем, что она есть. Они приняли комментарий Аквината к Аристотелю как Слово Божие и сделали ее тем, что она есть.

— А почему ты не поможешь ей и дальше такою быть — ты как художник?

— Я вижу, ты признаешь истину того, что я говорю, хотя не хочешь в этом сознаться.

— Церковь позволяет индивидуальному разуму иметь огромную… в действительности, если ты веруешь… то есть веруешь, — сказал Крэнли, тяжело притопнув обеими ногами на этом слове, — истинно и честно…

— Довольно! — воскликнул Стивен, хватая спутника за руку. — Не нужно меня защищать. Я беру весь риск на себя.