Собрание сочинений

— Какого отеля? — спросил я подружку невесты. — Вы не знаете? — Я постарался это сказать легко, будто бы отец мой случайно занимается гостиницами и я выказываю некий вполне объяснимый сыновний интерес к тому, где в Нью-Йорке останавливаются люди. На самом же деле, вопрос мой не означал почти ничего. Я просто размышлял вслух — более-менее. Мне стало любопытно: мой брат попросил свою нареченную о встрече в гостиничном вестибюле, а не у себя в свободной квартире. Нравственность подобного приглашения была совершенно для него типична, но все равно как-то странно.

— Откуда я знаю, какого? — огрызнулась подружка невесты. — Просто какого-то. — Она воззрилась на меня. — А что? — вопросила она. — Вы его друг?

Нечто во взгляде ее отчетливо внушало робость. Казалось, он исходит от толпы в одну женщину, которую лишь случай и время разлучили с вязаньем и превосходным видом на гильотину.[270] Толпы — любые — меня устрашали всю жизнь.

— Мы вместе росли, — ответил я почти неразборчиво.

— Повезло же!

— Ладно тебе, — сказал ее муж.

— Ох прости меня, — сказала подружка невесты — ему, но обращаясь к нам всем. — Но тебя с ней не было, когда бедняжка целый час на слезы исходила. Это не смешно, и ты этого не забывай. Я слыхала, что женихи в последний момент трусят и все такое. Но так не поступают в последний миг. В смысле, не делают так, чтобы до полусмерти смутить множество совершенно милых людей и едва не сломить девочке дух и все такое! Если он передумал, почему не написать ей и хотя бы не расторгнуть все воспитанно, ради всего святого? Пока не поздно.

— Ладно, не заводись, только не заводись, — сказал ее муж. Хмычок его все еще витал в воздухе, но звучал уже как-то напряженно.

— Но я же не шучу! Написал бы да просто сказал ей, как мужчина, чтоб не было такой трагедии, а? — Она вдруг вперилась в меня. — Вы случайно не в курсе, где он сейчас может быть? — вопросила она со сталью в голосе. — Вы же друзья детства, значит, должны как-то…

— Я приехал в Нью-Йорк всего два часа назад, — занервничал я. Не только подружка невесты, но и ее муж и миссис Силзбёрн теперь на меня пялились. — Мне даже телефон еще не попадался. — В тот миг, насколько мне помнится, меня опять придушил кашель. Достаточно подлинный, но должен сказать, я очень мало старался подавить его или сократить приступ.

— Вашим кашлем кто-нибудь занимался, боец? — спросил меня лейтенант, когда кашель прекратился.

Тут меня одолел новый приступ — странное дело, но тоже неподдельный. Я по-прежнему сидел как бы на четверть обернувшись вправо, всем корпусом по ходу движения — вполне хватало, чтобы кашлять с гигиенической пристойностью.

Хаос, конечно, — однако здесь, я полагаю, следует вклинить один абзац и ответить на пару трудных вопросов. Перво-наперво: почему я не вылез из машины? Если не брать во внимание прочие попутные соображения, лимузин должен был доставить пассажиров к многоквартирному дому родителей невесты. Нисколько сведений — ни из первых, ни из вторых рук, — что я мог бы получить от оглоушенной и по-прежнему незамужней невесты или от ее расстроенных (и, весьма вероятно, рассвирепевших) родителей, никак не компенсировали неловкости моего присутствия в их квартире. Зачем же я тогда продолжал сидеть в машине? Почему не вышел, скажем, на светофоре? И, что еще непонятнее, зачем вообще я в нее сел?.. Мне кажется, на эти вопросы имеется как минимум дюжина ответов, и все они, сколь бы ни были невнятны, вполне резонны. Однако, сдается мне, без них можно запросто обойтись и просто повторить, что год был 1942-й, мне двадцать три, я только что призван, меня только что научили, что полезнее не отбиваться от стада, — а превыше прочего мне одиноко. Я так прикидываю, тут просто заскакиваешь в набитую машину и в ней сидишь.

Возвращаясь к сюжету, помню, что когда все трое — подружка невесты, ее муж и миссис Силзбёрн — совокупно глазели на меня, наблюдая, как я кашляю, я бросил взгляд на крохотного старичка на заднем сиденье. Тот по-прежнему неотрывно пялился вперед. Я едва ль не с благодарностью отметил, что ноги его не вполне достают до пола. Мне они помстились старинными и дорогими друзьями.

— А чем вообще этот человек занят? — спросила подружка невесты, когда я вынырнул из второго приступа кашля.

— Вы имеете в виду Симора? — переспросил я. По ее тону поначалу казалось, что в виду она имеет как раз нечто особо позорное. И тут вдруг до меня дошло — чистая интуиция, — что она очень запросто может втайне владеть разнообразнейшими биографическими данными о Симоре: то есть низменными, прискорбно драматичными и (по моему мнению) в сущности обманчивыми данными. Что он, к примеру, лет шесть своего детства был Билли Блэком, национальной радио-«звездой». Или, еще раз к примеру, что первокурсником Коламбии он стал в пятнадцать лет.

— Да, Симора, — ответила подружка невесты. — Чем он занимался до армии?