Собрание сочинений

Благодаря работам Густава ни малейшего риска забыть, как выглядит мать, у Ракели не было. Но вопреки почти воинственному реализму, который и прославил Густава, его портреты Сесилии чем-то неуловимым отличались от фотографий. Ракель давно не открывала семейный альбом Бергов, но помнила, что самые старые снимки запечатлели молодую женщину, которая редко смеялась, но почти всегда находилась в движении, и поэтому фото чаще всего получалось размытым, или в момент, когда щелкал затвор, она случайно корчила гримасу. На удивление часто она была поймана в позах, требовавших изрядной ловкости: сидела на стуле по-турецки, лежала под покрывалом на садовых качелях, опустив одну ногу на землю, а вторую запрокинув на спинку под прямым углом к телу. Из бокала у неё в руках, случалось, расплёскивалось содержимое, а сигарета горела в опасной близости от чего-нибудь легковоспламеняющегося. Её кудри всегда торчали во все стороны, а если она была обута, казалось, что туфли с неё вот-вот слетят. Но эта живая, похожая на мальчишку девушка, проступавшая на снимках Мартина, – а фотографировал почти всегда он, – на картинах Густава превращалась в светлый и сосредоточенный образ. Его Сесилия находилась вне времени и приобретала королевскую строгость. А если и улыбалась, это была улыбка с территорий да Винчи, и на всем её облике лежал отпечаток спокойствия и силы.

Автопортреты Сесилии, обнаруженные в сарае, были другими. Они отличались и от фотографий Мартина, и от идеальных портретов Густава. Ракель жалела, что не додумалась сразу сфотографировать эти картины на телефон. Аккуратно сложенное одеяло позволяло заподозрить в причастности бабушку Ингрид, но спрашивать у неё Ракель не хотела. В тех редких случаях, когда Ингер заговаривала о своей пропавшей дочери, она называла её не иначе, как «твоя мама», а между бровями у неё появлялась вертикальная морщинка.

Пульс и дыхание вернулись в норму. Ракель встала и на подрагивающих ногах трусцой направилась к дому. Взгляд Сесилии сопровождал её до конца улицы.

* * *

Принимая душ и одеваясь, Ракель составила план на ближайшее будущее. Для начала нужно съездить на Юргордсгатан. Отчасти потому, что она хочет ещё раз посмотреть фотоальбомы. Но главное – чтобы встретиться с отцом, рано или поздно всё равно придётся это сделать, так почему бы не сейчас. Она не знала, надо ли всё ему рассказать или нет. И пока не понимала, хочет ли она всё ему рассказать или нет.

С одной стороны, Мартин очень редко говорил о Сесилии. С другой, он до сих пор носил обручальное кольцо. Последнее превращалось в проблему, когда он, пусть и без особой заинтересованности, но всё же пытался завязывать новые отношения. В подростковом возрасте Ракель видела множество женщин, и ей понравилась бы каждая, будь она учительницей шведского, библиотекарем или преподавательницей музыки по классу виолончели. (В то время Ракель вообразила, то у неё есть скрытые музыкальные способности и настаивала на том, чтобы начать играть на виолончели, этот инструмент ассоциировался у неё с девятнадцатым веком, косыми дорожками света, падающего из высоких окон, бархатом, оплывшими стеариновыми свечами и письмами с сургучными печатями. Отец ответил твёрдым отказом, видимо, из чувства самосохранения.) Будь они учительницами, библиотекаршами или виолончелистками, она восхищалась бы их блестящими волосами и шёлковыми блузками. От их улыбок и внимания у неё теплело бы на душе. Она бы хотела, чтобы они смотрели на неё долго и с подчёркнутым одобрением произносили: «Молодец, Ракель». Но всё было иначе: за ужином вместе с семейством Берг сидели обычные, неуверенно улыбающиеся женщины. Все они без исключения были более заинтересованной стороной, но постепенно разочаровывались, начинали выражать недовольство и обвинять Мартина в безразличии, бездействии и лени, а Ракель подслушивала всё это через дверь.

С фонариком под одеялом она читала книгу о государстве инков и, возмущённая конкистадорами, которые только и делали, что всё разрушали, – жадными испанцами, лицемерно прикрывавшимися христианством как алиби везде, где можно было хоть что-нибудь захватить и уничтожить, – не могла спать. Вертящиеся стрелки на будильнике показывали четверть двенадцатого. За стенкой шла приглушенная ссора. Слово анергия она услышала впервые. Максимально бесшумно Ракель встала и взяла с полки академическое издание толкового словаря, который она попросила в подарок на тринадцатый день рождения.

1) Анергия в медицине: полное отсутствие реакций организма на любые раздражители; снижение или утрата способности к активной деятельности (психической, двигательной, речевой).

2) Анергия в термодинамике: часть внутренней энергии, которая не может быть преобразована в эксергию, то есть в энергию, которая может быть использована полезным способом…